Дайана Бриско находится в Пансионе, лихорадочно ищет ответы на свои вопросы; Квентин также здесь и тоже в поисках. Не исключено, что они смогут помочь друг другу.
Пока он не знал как. Ему казалось странным предположение, будто Дайана имеет отношение к произошедшему в Пансионе двадцать пять лет назад, тем более она сама ему сообщила, что здесь впервые. Однако инстинкт и тихий внутренний голос упорно твердили Квентину: какая-то связь все-таки есть.
Оставалось только выяснить ее.
Другой человек встал бы в тупик, бросил бы все, но не Квентин. После многих лет копания в одних и тех же документах и отсутствия ответов он не только не оставил надежду, но обрел дополнительные силы продолжить начатое. Правда, следовало быть предельно осторожным. Квентин понимал, что Дайана эмоционально уязвима и подталкивать ее не следует...
Поэтому, как ни тяжело было сдерживаться, он не бросился искать Дайану сразу после ее ухода. Только через несколько часов он решил посмотреть на студию, в которой работала девушка. Сначала Квентин позавтракал, а потом отправился на конюшню в надежде переговорить с Калленом Руппе, работавшим в Пансионе двадцать пять лет назад.
У Руппе был выходной.
Опять вмешалась злая судьба.
Квентину ничего не оставалось, как просто пройтись вдоль конюшен, а затем прогуляться в садах. Только потом он решил отправиться на поиски Дайаны. Оранжерею, в которой располагалась студия, он нашел с большим трудом, и то благодаря предусмотрительной администрации, благоразумно снабжавшей постояльцев подробной картой-схемой территории Пансиона.
Подойдя к оранжерее и раздумывая над тем, как начать разговор с Дайаной, Квентин был сбит с толку неожиданным обстоятельством.
– А ты какого черта тут делаешь? – спросил он; правда, вполне миролюбиво.
Бо Рафферти усмехнулся:
– Преподаю живопись.
Квентин подозрительно оглядел его.
– Понятно... С каких это пор Бишоп занялся художественным промыслом?
– Здесь у меня не совсем художественная, скорее художественно-терапевтическая студия, – ответил Бо своим обычным приятным голосом. – Я ее открыл несколько лет назад. Опыт оказался настолько успешным, что мы решили заниматься как минимум два раза в год, но в разных местах. Работают профессиональные художники. Все добровольцы. Заранее согласовываем график – время и место. Все проходят специальную подготовку, учатся общению с людьми с расстроенной психикой.
– А ты когда примкнул? – продолжал расспрашивать Квентин самым дружеским тоном.
– Примерно полгода назад.
– Решил провести апрель в Теннеси? Молодец, правильно погодку выбрал.
– Да, погодка здесь замечательная. Только я сюда не напрашивался. Мне предложили поехать в Пансион, сказали, что здесь можно не только отдохнуть, но и порисовать для себя.
– Понятно. – Квентин вздохнул. – Значит, Бишоп точно в этом деле замешан.
– Если ты относительно моего направления сюда, то – да. А об остальном – сам знаешь, что каждый следующий шаг зависит от нас. Во всяком случае, мои функции здесь ограничены занятиями в терапевтической студии.
– Ты здесь для того, чтобы помочь Дайане? – Квентин даже не старался скрыть звучавшего в голосе разочарования.
Бо мягко улыбнулся:
– Квентин, повторяю: я всего лишь учу Дайану живописи. Мои уроки не помогут ей найти ответы на вопросы, которые мучают ее, и мы с тобой это хорошо понимаем. Скорее всего они приведут к появлению новых вопросов.
Квентин нахмурился, посмотрел в глубь оранжереи. В дальнем углу он увидел стоящую перед мольбертом Дайану. Лицо ее было безмятежно, правая рука торопливо скользила по бумаге. Квентин не видел, что она рисует. Поза девушки и странный отсутствующий взгляд заставили его насторожиться...
– Мои глаза меня не обманывают? – подозрительно щурясь, спросил он. – Она действительно рисует?
– Именно. На автопилоте. Вот уже полчаса. Об автоматическом письме слышал, надеюсь? Вот это то же самое, только в рисунке. Человек отключен от реального мира, все чувства заблокированы, работает одно подсознание.
Квентин метнул на художника недовольный взгляд:
– Бо, но ты же сам говорил мне, что это опасно.
– Опасно, – признался Бо. – Но в некоторых случаях просто нет другого способа открыть запертую дверь.
– А что, если она заперта по каким-то причинам?
– Причины есть всегда, Квентин. Только рано или поздно наступает момент, когда дверь следует открыть. – Он помолчал, затем прибавил: – Бишоп просил передать тебе, что время пришло.
– Ты имеешь в виду...
Бо перебил его:
– Я имею в виду то, что все детали мозаики находятся здесь, у тебя под рукой. Так что бери и собирай картину.
Квентин уставился на него:
– Почему все вокруг меня говорят метафорами?
– Может быть, для того, чтобы полюбоваться твоим удивленным видом? – спросил в ответ Бо и тихо рассмеялся.
– Не смешно, – нахмурился Квентин. – Лучше ответь – не передавал ли Бишоп для меня какой-нибудь мудрый совет? Чем и как я могу помочь Дайане?
– Нет, не передавал.
– Ну, как знаешь.
– Каждый из нас делает собственный выбор и идет своим путем. Даже Бишоп не в состоянии предусмотреть все возникающие ситуации. Мало ли что и как вдруг развернется. – М-да... – Бо замолчал, внимательно посмотрел на Дайану. Та продолжала старательно рисовать. – А похоже, что-то начинает разворачиваться. Квентин, девушка в любую минуту может выйти из этого состояния. Надеюсь, мне не нужно говорить, что при виде незнакомца она будет... ну, скажем, огорчена. Сбита с толку. Дайана не захочет довериться человеку, которого ни разу не видела. Осторожнее, приятель. Не суетись, Квентин, – несколько раз повторил Рафферти, неторопливо удаляясь от оранжереи.
Квентин не имел представления, как следует действовать в сложившихся обстоятельствах, но это его не остановило. Он расправил плечи, сделал несколько глубоких вдохов и вошел в оранжерею.
Проходя мимо мольбертов, он без особого интереса смотрел на странные рисунки. Он подумал, что если они действительно отражают внутреннее состояние, то Бо имеет дело с явно эмоционально расстроенными типами.
Подойдя к Дайане, Квентин сразу обратил внимание на ее бесстрастное, спокойное лицо и расширенные зрачки. Пока он раздумывал, как ему лучше поступить – заговорить или дотронуться до нее, она вдруг отчаянно заморгала и тряхнула головой. В ту же секунду разжались ее пальцы, сжимавшие угольный карандаш, и он упал на пол. Пальцы девушки снова сжались, словно их свела судорога.
– Дайана, – шепнул Квентин.
Она хмуро покосилась на него и спросила тихо и невнятно, будто сквозь сон:
