— Она никак не могла простить меня за то, что я была отцовской любимицей, — спокойно пояснила Нелл.
— Ты же его ненавидела. Ты и тогда уже его ненавидела.
— Да, я ненавидела его так же сильно, как Хейли его любила. — Она слегка качнула головой. — Есть вопросы, на которые не найти ответа ни на расстоянии, ни через долгое время.
Макс заставил себя сказать то, что держал при себе много лет:
— Ты об этом никогда не говорила, но иногда я чувствовал, что ты боишься. Боишься его.
— Я и боялась.
— Он делал тебе больно?
— Нет. Он никогда к нам не приставал, если ты об этом подумал. — По блеску в глазах Макса она догадалась, что именно эта мысль пришла ему в голову. Она покачала головой. — Нет, он никогда и пальцем не тронул ни меня, ни Хейли. Нас даже в детстве не шлепали. Но мы принадлежали… ему. Мы были не его детьми, его дочерьми, мы были его собственностью. Как земля, этот дом и машина, как все, что ему принадлежало.
— Нелл…
— Никто никогда не будет любить нас больше, чем он. Он повторял это день и ночь всю нашу жизнь, мы слышали эти слова, засыпая. Он садился на край нашей кровати и твердил одно и то же. Никто не будет любить нас больше. Никто не будет заботиться о нас так, как заботится он, так защищать, так оберегать. Он собирался стать единственным мужчиной в нашей жизни. Он этого добьется. Он сделает все, чтобы этого добиться. Потому что мы принадлежим ему. На веки вечные.
— Но он же больной, — ужаснулся Макс.
— Разумеется, он был болен. Больше того, в нем жило зло. В нашей семье всегда существовала эта ниточка зла, она часть проклятия Галлахеров.
— Но в тебе нет зла.
— Что-то есть и во мне, Макс, — настойчиво сказала она, — и ты знаешь об этом не хуже меня.
— Возможно, то, что кажется тебе темным пятном, другие воспримут как силу?
— Возможно. Но ведь никто не знает всего.
Он молчал.
Нелл снова вернулась к рассказу об отце.
— Психолог, возможно, сказал бы, что… потребности моего отца проистекают из его ранних воспоминаний. Судя по всему, его собственный отец его очень не любил, этого не скрывал и, к сожалению, сломал себе шею, свалившись с лестницы, когда наш отец был совсем маленьким. Так что отцовской любви ему познать не довелось. О бабушке ты знаешь, вот только ты не знаешь, что она боялась своего сына.
— Почему?
— Она мне так и не сказала. Насколько я знаю, никому не сказала. Но мне кажется, она что-то узнала из своих видений, заглянула в будущее, которое ее ужаснуло. Не знаю, что именно она увидела, но она оттолкнула от себя сына в очень раннем возрасте.
— Ты поэтому его боялась? Потому что боялась она?
Нелл резко дернула плечом.
— Я росла, начались мои собственные видения. Иногда мне виделись сцены из прошлого. Я видела в нем зло, понимала, насколько извращенна его любовь к нам, насколько она… всепожирающая. Еще до того, как я смогла понять почему, я уже это чувствовала.
— Ты никогда не была с ним близка?
— Мне бы хотелось сказать «да», но… — Она покачала головой. — К тому времени, как в его жизни появилась моя мать, он твердо решил, что не потеряет никогда никого из тех, кого любит. Поэтому он вцепился в нее мертвой хваткой. Во всех нас. Мои первые детские воспоминания о том, как он следит за мной. Все время торчит поблизости. В своих первых ночных кошмарах я видела себя в ловушке. Мне снилось, что я заблудилась и за мной кто-то гонится.
— Господи.
Нелл моргнула, стряхнула с себя эти неприятные воспоминания и постаралась улыбнуться.
— Не особенно приятно расти в такой гнетущей атмосфере. Это все непонятно для ребенка. Отец ни разу меня не ударил, не угрожал, никогда не сделал ничего такого, чего не мог бы сделать любящий отец. Разве что любил меня так, что мне нечем было дышать.
Джастин снял Чарли с колен, погладил напоследок и опустил кота на пол.
— Ты понимаешь, что нам придется просидеть всю ночь, чтобы просмотреть все эти свидетельства? — сказал он.
— Поэтому я и сварила кофе, — ответила Шелби, ставя поднос на журнальный столик и садясь рядом с Джасти-ном на диван. — В изобилии кофеина и еды, чтобы продержаться.
Вне сомнения, Джастину приходилось проводить ночи в значительно менее комфортабельной обстановке, а не сидеть рядом с роскошной рыжей женщиной на удобном диване, так что он не жаловался. Но врожденный профессионализм заставил его заметить:
— Я все еще не уверен, что тебе следует мне в этом помогать.
— Потому что это не моя работа? — насмешливо поинтересовалась Шелби.
— Потому что это моя работа, — серьезно ответил он. — Ты — гражданское лицо, тебя не следует вовлекать в дела полиции. Мы занимаемся расследованием убийства, и я не имею права подвергать тебя опасности.
— Какая опасность? Я же с тобой.
— Шелби, в ближайшее время нам этого парня не остановить. Мы не имеем ни малейшего представления, кто это может быть. Значит, он может убить снова. Если он и в самом деле убил Колдуэлла только за то, что Колдуэллу было известно, тогда любой участник расследования становится объектом его пристального внимания лишь по одной этой причине.
— То есть, суя свой нос в эти дела, я рискую совсем его потерять? — все еще жизнерадостно спросила Шелби.
— Похоже на то, — подтвердил Джастин.
— Я готова рискнуть.
Он уставился на нее.
— Я знаю, только понять не могу, почему.
— Значит, ты не купился на мою страстную любовь к этому городку?
Джастин моргнул.
— Нет. Извини, но не купился.
— Или на мою дикую ненависть к убийствам?
— Черт, я просто знаю, что есть другая причина.
Шелби ухмыльнулась:
— Правильно, есть. Но ведь и у тебя есть причина копаться в этом деле, не жалея своего времени. Дело ведь не только в твоей работе.
— Я все-таки полицейский, — пробормотал он, справившись с удивлением.
— Ну да, конечно, — сухо отозвалась она.
— Шелби…
— Слушай, Джастин, мы оба хотим поймать убийцу. Разве не это главное? — Она наклонилась и открыла первую папку из тех, что лежали на столике. — Вместе мы просмотрим эти копии вдвое быстрее, чем ты это сделаешь один. С тобой мне здесь, скорее всего, ничего не угрожает. И если кто-нибудь заинтересуется, почему твоя машина стоит у моего дома ночью, то стоит вспомнить, что мы оба взрослые люди, так что кому до этого дело?
— В этом-то городке? Да каждому.
Шелби снова усмехнулась.
— Это понятно, но я хочу сказать, что если даже убийца заметит, что ты провел в моем доме ночь, он решит, что у тебя были сексуальные намерения.
