Но на этот раз он был готов.
Дыхание у него перехватило одновременно с Нелл, он смотрел ей в глаза, и его чувства смешивались с ее чувствами, эмоциями и мыслями. Это было нечто более глубокое, чем разделенные чувства, что-то более примитивное и абсолютное. Их сердца бились в унисон, их дыхание сливалось в одно, их тела двигались как единое целое.
Они и были единым целым.
Итан отложил в сторону удивившее его свидетельство о рождении и продолжил просмотр документов. Но по мере того как настенные часы отсчитывали минуты, беспокойство и недоумение его усиливались. Один раз он даже встал и прошелся по зданию, просто чтобы размяться.
Но когда он вернулся за письменный стол, ответа на мучивший его вопрос он так и не нашел.
Это же не может быть то, что он ищет? Неужели все так просто?
«Моя настоящая мама умерла. Когда я родился».
Глупая детская ложь? Или что-то другое?
Часы только что пробили полночь, когда Итан отодвинул в сторону еще не просмотренные свидетельства и снова взял в руки то, что так его заинтересовало. Субботний вечер, ничего не выяснить, разве что спросить напрямую.
Удачная мысль или нет?
Взять кого-нибудь с собой или отправиться одному?
Он открыл ящик стола и достал расписание, чтобы узнать, кто в эти выходные работает. Он и без того знал, что большинство его помощников либо на дежурстве, либо собрались в холле и играют в покер, или тихонько разговаривают. Некоторые из женатых полицейских отправились к своим семьям, но большинство болтаются в участке, как и в предыдущие недели.
Они все ждали.
Итан отложил расписание, так и не решив, как поступить. Снова взял свидетельство и уставился на имя матери, обведенное карандашом. Якобы матери.
Он был достаточно хорошим полицейским, чтобы знать, что люди находят самые странные и необъяснимые поводы для убийства, но он никак не мог взять в толк, почему Джорджа Колдуэлла убили из-за этого имени на свидетельстве о рождении.
«Моя настоящая мама умерла».
Итан подумал, не позвонить ли в дом Галлахеров, но тут же выбросил эту мысль из головы. Нет. Несмотря на его правильные слова, обращенные к мэру, он был обижен, что она обратилась к ФБР за его спиной. Будь он проклят, если станет бегать за Нелл, прикладывать руку к шляпе и твердить: да, мэм, слушаюсь, мэм, нет, мэм. А она и ее невидимые напарники тем временем будут проводить расследование вместо него.
Кроме того, она, похоже, почти уверена, что убивала Хейли. А чем дольше Итан об этом думал, тем менее вероятным ему такая возможность казалась. И дело было не только в том, что Нелл так и не удосужилась ему объяснить свои подозрения насчет смерти Адама Галлахера. Но почему, собственно, его смерть, даже если она и была насильственной, указывает на Хейли? Ее к тому времени уже не было в городе, разгневанный отец прилюдно лишил ее наследства, так что зачем ей возвращаться? Только за тем, чтобы с ним разделаться?
Нет, Хейли на роль убийцы не подходила.
Что же касается свидетельства о рождении…
Внезапно приняв решение, Итан сложил свидетельство и сунул его в карман. Затем вынул из ящика пистолет, пристегнул его к поясу брюк, надел куртку и вышел из офиса.
Патрульные были на дежурстве. В общей комнате находились только двое полицейских, один из них разговаривал по телефону. Итан остановился рядом со вторым, который сидел на краю стола и разглядывал доску для игры в дартс, висевшую на стене.
— Привет, Кайл. А где Лорен?
— Пошла домой принять душ. Мы официально не на дежурстве, но…
— Да, я знаю. — Итан взглянул на второго полицейского, увидел, что Стив Критчер все еще говорит по телефону, и обратился к Кайлу:
— Не желаешь со мной прокатиться?
— Конечно. Куда?
— К дому Мэтта Тортона. Мне надо его кое о чем спросить.
— Ты боялась, — сказал Макс. — Ведь в этом все дело, верно? Поэтому ты и держала дверь закрытой как можно плотнее все эти годы. Именно поэтому ты так упорно отталкивала меня, когда вернулась. Я совсем не мог к тебе пробиться.
— Я боялась, — призналась Нелл, которой неярко освещенный покой спальни позволил сказать то, чего она никогда бы не сказала в других обстоятельствах.
— Из-за того, как я прореагировал в первый раз? Она помолчала немного, потом вздохнула и сказала:
— Я тебя за это не виню. То, что случилось, потрясло меня. Я знала, что тебе трудно будет справиться. Ты был выбит из колеи.
— Это еще слабо сказано. Но и зачарован тоже, Нелл, ты должна об этом знать.
— Я знала. Еще я знала, что это сделало тебя осторожным. Ты стал бояться, что потеряешь свою независимость. Людям требуется иметь тихое местечко внутри, где они могли бы побыть в одиночестве, и ты испугался, что лишишься этого.
— И поэтому ты так поспешно захлопнула дверь, даже не дав нам еще раз подумать.
— Меня испугала не только твоя реакция, Макс. Меня напугала ее… необыкновенная сила. Я, по сути, никогда не была ни с кем близка и вдруг оказалась так близко от тебя…
Макс немного подвинулся, чтобы было легче смотреть на нее.
— А теперь? Дверь снова почти закрыта. На этот раз не захлопнута, но тихонько прикрыта в последние несколько минут.
Нелл не надо было читать его мысли, чтобы понять, как его это беспокоит.
— Макс…. — Она покачала головой. — Я не телепат. Ты тоже. Эта связь между нами, эта дверь… Мне не кажется, что она должна быть постоянно широко открытой.
— Это правило?
— Не злись. Я пытаюсь закрыться от тебя не потому, что я тебя не хочу. Ты сам все знаешь, мы оба знаем. Но есть вещи, которыми я не хочу с тобой делиться, которые я не хочу тебе показывать.
— Ночные кошмары. Видения.
Она с трудом улыбнулась:
— Не стоит нам обоим рисковать коротким замыканием в мозгу.
— Значит, мне позволено разделить удовольствие и радость, но не боль и страх?
Нелл провела пальцами по его сурово сжатым губам, тщетно пытаясь смягчить их.
— Разве это так уж плохо?
Макс поймал ее руку и удержал в своей.
— Я тебя люблю, Нелл. И все эти годы после твоего бегства единственное, что заставляло меня жить дальше, была эта тонюсенькая связь между нами. Иногда я не ощущал ничего по нескольку месяцев, потом внезапно я чувствовал тебя, знал, расстроена ты или радуешься, беспокоишься или боишься. Я ловил обрывки снов или просыпался сам от кошмара, будучи уверенным, что ты лежишь рядом и я слышу твое дыхание.
— Я знаю, — прошептала она. — Я тоже это чувствовала.
— И ты каждый раз знала, когда я начинал размышлять, как бы разыскать тебя. Потому что стоило мне об этом задуматься, как я сразу улавливал, что ты этого не хочешь. Только это, отрицание, решительный отказ: «Не приближайся». Иногда я думал, что мне это кажется, но какая-то часть меня знала, что нет, не кажется.
