— Да кто они, про кого же вы говорите?
Я вовсе не собиралась задавать этот вопрос, откровенно
говоря, мне хотелось скорее закончить пустой разговор и уйти.
— Все, все хорошо будет, только делай, как я велю. А уж
я с того света за тобой присмотрю… — бормотала старуха, — не дам в обиду,
ты не сомневайся… При жизни не понянчилась, так хоть после смерти пригляжу…
Внезапно она замолчала, как будто прислушиваясь к чему-то
внутри себя.
— Время уходит, нельзя больше тянуть. Оставляю тебе
алмазы, много…
«Точно у бабки крыша съехала», — подумала я и даже успокоилась.
— Только ты не верь никаким бумагам… меня слушай и
запоминай!
Она остановилась и перевела дух, видно, совсем уже не было
сил.
— Ты погляди, нет ли там кого… — Старуха глазами
указала за ширму.
Я подкралась неслышно и раздвинула створки. Нянечка тетя
Дуня стояла в опасной близости, в руках у нее было судно. Когда мы встретились
глазами, нянька отвернулась и пошла прочь. Я вернулась на свое место возле
кровати и окликнула старуху:
— Софья Алексеевна!
Но никто мне не ответил. Она лежала на спине, глаза ее
смотрели в потолок неподвижным взглядом.
«Умерла!» Но я не испытала страха. После того, что пришлось
пережить с мамой, я не боялась умирающих.
Тут вошла сестра, потом доктор, ширму отодвинули, а меня
попросили подождать в коридоре. Врач вышел через десять минут.
— Она умерла? — спросила я спокойно.
— Нет еще, но вряд ли доживет до утра, — так же
спокойно ответил доктор. — Странно, что она так долго держалась. Вот поди
ж ты, девяносто два года, а как тело за жизнь цепляется… Удалось вам с ней
поговорить?
— Не совсем… — промямлила я.
— Вы завтра приезжайте, может, она и придет в сознание
ненадолго. Паспорт свой не забудьте, потому что с документами нужно
разобраться.
И я потащилась домой, ругая себя за то, что согласилась
приехать. Старухе девяносто два года, и она, конечно, в маразме. Толковала о
каких-то алмазах, точно умом тронулась от старости. Но как же она меня-то
нашла? И неужели мы и правда родственники? Откуда она взялась на мою голову?
Но я тут же подумала, что бабуля вряд ли протянет до утра,
так что долго возиться с ней не придется. Неприятным воспоминанием торчало в
мозгу, как она смотрела прямо мне в душу черными глазами и заставила клясться
памятью родителей, но я постаралась выбросить это из головы.
На следующее утро я поехала в больницу после долгих
сомнений. С одной стороны, ехать ужасно не хотелось, потому что запах болезни и
человеческих страданий разбудил во мне тяжелые воспоминания. Всю ночь меня
мучили кошмары, и, когда рано утром я проснулась вся в поту и вышла на кухню
выпить воды, попавшаяся навстречу Маргарита холодно поинтересовалась, с чего
это меня так разбирало всю ночь, что я скрипела диваном, стонала во сне и не
давала людям спать. Я хотела ответить, что, когда они с отчимом трахаются за
стенкой, я слышу каждый звук, но не возмущаюсь же, но тут в прихожую выскочил
Владимир Николаевич, с утра чем-то недовольный, и я ретировалась. При нем мы с
Маргаритой никогда не ругаемся — она не хочет, чтобы он слышал, какой у неё
становится визгливый голос, и видел, как рожа перекашивается от злости, а я
вообще с ним не разговариваю.
Тащиться в больницу не хотелось, но дома делать было нечего.
Марго опять привяжется, и все кончится скандалом. И опять же, я вспомнила, что
обещала доктору приехать и разобраться с документами. И еще я зачем-то
поклялась этой ненормальной старухе, моей новоявленной родственнице, что я
сделаю все, как она велит. А я человек ужасно суеверный и верю клятвам.
Кляня в душе себя за мягкотелость, я ехала в метро и
пыталась вспомнить хоть какие-то мамины рассказы о родственниках. Нет, она
твердо говорила, что у отца никого не было, что он воспитывался в детдоме. И
вообще, как это моя прабабка может быть жива до сих пор? Отцу моему в этом году
было бы сорок восемь лет, отнимаем от девяноста двух сорок восемь, получается
сорок четыре… В принципе, лет в двадцать она могла родить сына, а у того в
двадцать четыре года мог родиться свой сын. Теоретически это возможно, но вот
куда они все подевались, если отец воспитывался в детдоме? Допустим, его
родители умерли, то есть, очевидно, так и есть, не могут же ребенка сдать в
детдом при живых родителях, если только они не алкоголики, но что же тогда
бабуля не объявилась и не забрала внука к себе? Небось несладко ему было на
государственных-то харчах… Хоть говорят, что раньше люди были честнее, в
детдомах меньше воровали, все равно жизнь там не сахар…
Снова я рассердилась на себя, зачем согласилась вчера
приехать, послала бы по телефону всех подальше, и все. Но странное совпадение
имени и фамилии протягивало между мной и умирающей старухой тонкую ниточку.
Дежурная сестра при моем появлении отвела глаза, а вызванный
ею доктор сообщил, что Софья Алексеевна Голубева умерла нынче ночью, не приходя
в сознание.
Ширму уже убрали, на кровати лежал голый матрац. В кабинете
врач протянул мне бумаги, оставшиеся от покойной: ее паспорт, сберегательную
книжку, а также завещание, заверенное у нотариуса. В завещании было сказано,
что принадлежащие ей полдома со всем содержимым, а также все свое имущество
Софья Алексеевна Голубева оставляет своей правнучке Софье Голубевой, то есть
мне. Я разглядела фамилию нотариуса — Кулешов. Кроме этого, доктор вручил мне
еще синий продолговатый конверт, который был тщательно заклеен.
Он же порекомендовал санитарку тетю Дусю в качестве
компетентного человека, который сможет помочь мне с похоронами.
В Парголове все близко, поэтому я быстренько побывала во
всех нужных учреждениях. В сберкассе по распоряжению, оставленному старухой,
мне выдали вклад в размере двух с половиной тысяч рублей, в собесе еще какие-то
деньги на похороны. Тетя Дуся обо всем договорилась, а у меня оставалось еще
два неотложных дела — пойти поглядеть на оставленное наследство и найти наконец
таинственного Багратиона. В душе занозой сидела мысль что я буду с ним делать?
Тетя Дуся что-то долго бормотала про обмывание и отпевание.
На мой вопрос, сколько нужно денег, она долго считала, шевеля губами и подняв
глаза к небу, после чего сообщила, что на все про все — девятьсот рублей,
включая сюда и водку для могильщиков. Ровно столько было у меня от всех денег,
оставленных бабушкой Софьей, и я подивилась в душе на старухину
предусмотрительность.
— Пойдем к нам, — решительно сказала тетя
Дуся, — моя мать хочет на тебя посмотреть.
Я воззрилась на нее в полном изумлении — как это у такой
пожилой тетки может быть мать?!
— Что смотришь? — обиделась нянька. — Мне
шестьдесят три всего-то…
Дуся привела меня к низенькому беленому домику, прятавшемуся
среди заснеженного сада. Навстречу нам выбежала мохнатая беспородная собачонка,
истеричным лаем старавшаяся показать, что она несет службу, а не даром ест
хозяйский хлеб.
