Тони в очередной раз сузил параметры и снова запустил поиск. Гугл отлично подходил для такой работы, но мало что может сравниться с поисковой программой, которую подарил ему один парень из ФБР, коллега по психологическому портретированию. «Занимает больше времени, зато ты разглядишь каждый волосок у них в ноздрях и в ушах», — объявил он, подмигивая. Тони не без основания подозревал, что кое-что тут нарушает европейские законы о защите личной информации, но не арестуют же его за это, в конце-то концов.
Он имел существенное преимущество перед американскими криминалистами: если портретисту ФБР потребуется изучить все подозрительные убийства белых мужчин от двадцати до тридцати лет за последние два года, ему придется рассматривать около одиннадцати тысяч дел. Но в Великобритании даже общее число убийств, совершаемых за два года, редко превышает тысячу шестьсот. Если даже сюда прибавить смерти при подозрительных обстоятельствах, цифра увеличится, но ненамного.
Однако Тони трудно было выделить группу, которая ему была нужна. Когда происходит относительно немного убийств, соответственно меньше возможностей аккуратно разделять их на категории — по возрасту, полу, национальности. Почти весь день он потратил на сбор информации, которая, как выяснилось, не имела никакого отношения к делу. Процесс еще больше замедлялся из-за того, что лекарства мешали сосредоточенно работать.
Тони довольно часто замечал, что бессмысленно пялится в пространство, а его ноутбук в спящем режиме. Однако к вечеру, к приходу Кэрол, он все же сузил область поиска до девяти дел. Ему очень хотелось добиться большего, блеснуть перед ней, найти что-то такое, что продемонстрировало бы, что он по-прежнему способен ей помочь. Но пока он ничего такого не нашел. Поэтому он решил умолчать о своих изысканиях.
Какая-то она измотанная, подумал он, глядя, как Кэрол снимает пальто и подтягивает кресло к кровати. Веки припухшие, возле уголков глаз от напряжения появились морщинки. Губы уныло сжаты. Он достаточно хорошо ее знал, чтобы заметить, как она собирается с силами, пытаясь улыбнуться ему.
— Как сегодня дела? — поинтересовалась она. — Кажется, выглядит эта штука совсем по-другому. — Она кивнула на его ногу под одеялом.
— Тот еще был денек. Мне вынули дренаж. Честно говоря, больнее мне никогда в жизни не было. Снятие шины после этого казалось сущим пустяком. — Он криво усмехнулся. — Впрочем, я преувеличиваю. Зато теперь у меня ножная манжета, которая держит сустав. — Он жестом указал на ком под одеялом. — Похоже, рана заживает хорошо. Меня возили на рентген, и кость тоже, судя по всему, в неплохом состоянии. Так что завтра садисты из физиотерапии насядут на меня, чтобы увидеть, сумею ли я выбраться из постели.
— Замечательно! — обрадовалась Кэрол. — Ну кто бы мог подумать, что ты так скоро опять окажешься на ногах?
— Подожди, не увлекайся. «Выбраться из постели» — значит просто немного поковылять на ходунках, а не бежать марафон. Чтобы стать хоть немного похожим на себя прежнего, мне еще придется здорово поработать над собой.
Кэрол фыркнула:
— Можно подумать, ты какая-нибудь Пола Рэдклифф
[17]
. Ладно тебе, Тони. Все-таки ты никогда не был великим атлетом.
— Возможно. Но я все равно вволю поупражнялся. — Он пошевелился под одеялом.
— И еще поупражняешься, — великодушно пообещала Кэрол. — Короче говоря, как я понимаю, день в целом прошел неплохо.
— В общем-то да. Правда, заглядывала мать, а это всегда способно испортить настроение. Впрочем, судя по ее словам, мне принадлежит половина бабушкиного дома.
— Мало того что я понятия не имела о твоей матери, так, значит, у тебя есть еще и бабушка?
— Нет. Старушка скончалась двадцать три года назад. Я тогда учился в университете. Да-а, в те времена мне бы не помешали эти полдома. У меня вечно не было ни гроша за душой, — добавил он, не вдаваясь в подробности.
— Не уверена, что все это до конца понимаю, — заметила Кэрол.
— Я сам не уверен, что понял. Видимо, еще не отошел от морфия. Но если я правильно уяснил себе то, что говорила мать, получается, что ее собственная родительница завещала мне половину своего дома, когда умирала. Кажется, в свое время это ускользнуло от внимания матери. Уже двадцать три года дом сдают внаем, но мать считает, что его пора продать, и ей нужно, чтобы я подписал бумаги. Конечно, увижу ли я в результате хоть пенс, — вопрос отдельный.
Кэрол недоверчиво воззрилась на него:
— Это же просто кража.
— Ну да, я знаю. Но она же моя мать. — Тони поерзал, устраиваясь поудобнее. — Да и в общем-то она права. На черта мне деньги? У меня и так есть все, что мне нужно.
— Можно и так на это смотреть. Но я все равно не могу сказать, что это одобряю.
— Моя мать — стихийное явление. Одобряй, не одобряй — это роли не играет.
— А я-то думала, она давно умерла. Ты ведь о ней никогда не говорил.
Тони отвел взгляд:
— У нас с ней никогда не было, так сказать, тесных взаимоотношений. Непосредственно моим воспитанием занималась бабушка.
— Все это очень странно. Как ты себя при этом чувствовал?
Он выдавил сухой смешок:
— Как будто попал в йоркширский вариант «Архипелага ГУЛАГ». Только без снега.
Господи, пусть ее отвлечет это легкомысленное замечание.
Кэрол хмыкнула:
— Вы, мужчины, такие неженки. Спорим, ты никогда не ложился спать замерзший или голодный.
Тони промолчал. Кэрол извлекла из сумки деревянную коробочку, открыла: внутри оказались шахматы. Тони удивленно нахмурился.
— Зачем тебе шахматная доска? — спросил он.
— Вот чем должны заниматься умные люди, когда один из них лежит в больнице, — твердо ответила Кэрол.
— Признавайся, ты тайком смотрела фильмы Бергмана?
— Да что тут трудного — взять и сыграть? Я знаю, как ходят фигуры, и я уверена, что ты тоже знаешь. Мы же с тобой сообразительные. Это способ тренировать мозги, не работая.
Кэрол продолжала расставлять фигуры, не прерываясь ни на секунду.
— Сколько мы уже с тобой знакомы?
— Лет шесть-семь.
— И что, часто мы играли в какую-нибудь игру? Я уж не говорю про шахматы?
Кэрол замерла:
— По-моему, один раз мы… Хотя нет, это Джон Брэндон со своей Мэгги. — Она пожала плечами. — Кажется, никогда. Но это же не значит, что мы не должны этого делать.
— Ошибаешься, Кэрол. Существуют очень веские причины, почему мы этого делать не должны.
Она откинулась на спинку кресла:
