— Ты боишься, что я тебя обыграю.
— Мы оба слишком любим побеждать. Но это лишь одна из причин.
Он подтянул к себе блокнот с ручкой и начал что-то писать.
— Что это ты делаешь?
— Так и быть, — рассеянным тоном сказал он, не переставая писать, — сыграю с тобой. Но сначала напишу, почему это будет сущей катастрофой. — Он еще минуты две строчил, затем вырвал листок и сложил его пополам. — Ну, поехали.
На сей раз пришла очередь Кэрол засмеяться.
— Ты что, шутишь?
— Я серьезен как никогда.
Он взял белую и черную пешку и протянул ей кулаки. Кэрол достались белые, и они начали партию.
Двадцать минут спустя у каждого осталось по три фигуры, и после долгих утомительных раздумий Кэрол глубоко вздохнула:
— Не могу больше. Сдаюсь.
Тони улыбнулся и протянул ей свою бумажку. Она развернула ее и прочла вслух:
— «Я слишком долго думаю над каждым ходом, потому что рассматриваю все возможные позиции на четыре хода вперед. Кэрол играет как камикадзе, пытаясь убрать с доски как можно больше фигур. А когда фигур почти не останется и будет ясно, что это грозит затянуться, Кэрол станет скучно, и она сдастся». — Она бросила листок и слегка шлепнула его по руке: — Ах ты, собака.
— Шахматы очень четко отражают мышление человека, — изрек Тони.
— Но я не люблю сдаваться, — возразила Кэрол.
— В реальной жизни — да. Когда на кону что-то важное. Но ты не видишь смысла тратить на игру много умственной энергии.
Кэрол мрачно собрала фигуры в коробку и закрыла ее.
— Ты слишком хорошо меня знаешь, — буркнула она.
— А ты меня. Ну-с, сегодня ты все время старательно избегала разговора об этом, но все-таки можно ли поинтересоваться, как продвигается расследование дела Робби Бишопа?
Кэрол с щелчком открыла коробку с шахматами:
— Может, сыграем еще раз?
Тони сочувственно глянул на нее:
— Что, настолько все скверно?
Пять минут спустя, выслушав от Кэрол подробный отчет о том, что произошло с тех пор, как они виделись в предыдущий раз, он вынужден был согласиться с ней. Положение и правда скверное. Позже, когда веки его уже смыкались и она на цыпочках уходила, уголок его рта тронула легчайшая улыбка. Возможно, завтра ему удастся предложить ей кое-что получше шахматной партии.
Четверг
Пола Макинтайр терпеть не могла табачной вони, застоявшейся в воздухе, — это слишком напоминало ей о том времени, когда в ее свободной комнате размещался Дон Меррик. Он был ее наставником, он обучил ее массе вещей, которые теперь она воспринимала как нечто само собой разумеющееся.
А потом он стал ее другом. Именно к ней он обратился, когда лопнул его брак, и именно ей после его смерти пришлось паковать его пожитки и возвращать их его жене. Теперь Пола тосковала по этой дружбе. Именно из-за этой тоски она потратила массу времени, денег и энергии на то, чтобы пристроить к задней части дома веранду, где по утрам можно было уютно устроиться с кофе и сигаретами, чтобы мобилизоваться, сходить в душ, а затем отправиться на работу.
Она потягивала «Мальборо ред»; она обожала это ощущение, но ненавидела эту зависимость. Каждое утро она ругала себя за то, что начинает снова и все-таки каждое утро протягивала руку к пачке еще до того, как выпивала первый глоток кофе. Поначалу она убеждала себя, что это лишь временное подспорье. Как только она поможет раскрыть хоть одно новое дело, она сумеет избавиться от этой привычки. Но она очень ошибалась. Дела приходили и уходили, а сигареты оставались с ней.
Сегодня было типичное суровое брэдфилдское утро: нависшее небо, воздух, едкий от загрязнений, сырые вихри пробираются под одежду, пронизывая до костей. Пола дрожала от холода, курила, смотрела в пространство, сидя в кресле, и тут зазвонил телефон. Она вынула трубку из кармана и нахмурилась. Только с работы могли позвонить в такой ранний час. Однако номер был незнакомый. На миг она замерла, потом громко выругалась вслух и нажала кнопку.
— Алло? — осторожно произнесла она.
— Детектив-констебль Макинтайр? — Ольстерский акцент, растянутые гласные.
— Кто говорит?
— Это Мартин Фланаган. Из «Брэдфилд Виктории».
За долю секунды до того, как он назвался, она его узнала.
— Да-да, мистер Фланаган, я поняла, что это вы. Извините, пока никаких…
— Нет, это у меня для вас кое-что есть. Знаете, я так переживал насчет Робби, что это совсем вылетело у меня из головы. А сегодня утром пришел на работу — и нате вам.
Пола затянулась, стараясь сохранить хладнокровие. Она не стала бы королевой допросов, если бы позволяла своему нетерпению прорываться наружу.
— Вполне понятно, что вам было не до того, — отозвалась она. — Можете рассказывать не торопясь, Мартин.
В трубке послышался вздох:
— Простите, я немного забежал вперед. Знаете, мы в «Виктории», в числе прочего, время от времени проверяем ребят на наркотики. Мы очень беспокоимся и постоянно следим за тем, чтобы они ничего такого не принимали. Ну и вот, я совсем позабыл, что в пятницу утром мы тоже делали анализ. И Робби, конечно, тоже проверяли.
Пола бросила сигарету на пол и затерла ее каблуком.
— И сегодня утром вы получили результаты? — спросила она, стараясь ничем не выдать своего возбуждения.
— Точно. Потому-то я вам и звоню. Боже… — Голос Фланагана сорвался, и он закашлялся, чтобы скрыть это. — Даже не знаю, надо ли мне вам говорить. Это же было за сколько-то дней до того, как он умер.
— В анализах Робби обнаружилось что-то интересное?
— Можно и так выразиться. Знаете, ребята из лаборатории написали… Господи, я не могу себя заставить это произнести. — Казалось, Фланаган готов расплакаться.
Пола уже вышла из кухни и направлялась к лестнице.
— Я сейчас приеду, Мартин, — сказала она. — Не волнуйтесь. Никому ничего не говорите. Я буду у вас через полчаса. Хорошо?
— Годится, — ответил он. — Я у себя в кабинете. Предупрежу охрану, что вы приедете.
— Все будет в порядке, — заверила она его.
Она сама знала, что это вранье. Но знала и то, что сейчас совершенно не имеет значения, врет она или нет.
Патологоанатомическое отделение больницы «Брэдфилд кросс» было для криминалистов из группы Кэрол Джордан как домашнее тренировочное поле для футболистов. Тела, которые их интересовали, попадали именно сюда — под острый скальпель и зоркий взгляд доктора Гриши Шаталова. Прадед и прабабушка Шаталова восемьдесят пять лет назад эмигрировали из России в Ванкувер; сам Гриша родился в Торонто и любил повторять, что перебрался в Великобританию в ходе постепенного возвращения своей семьи на восток. Кэрол нравились и его легкий акцент, и его самоирония. И ей нравилось, что он обращается с покойниками с таким же уважением, какое, думалось ей, он проявлял бы и по отношению к собственным родственникам.
