— Странное, должно быть, ощущение, — начал он.
Верд покачал головой:
— Совсем наоборот. Я в мире с собой. Словно вдруг перестал быть квадратной затычкой в круглой дырке и нашел место, в котором мне от века и было положено находиться. Я не умею лучше передать это ощущение. На службу я пошел ради мамы, чтобы она была не одна. Я сидел там, в Эбботшеллской церкви, вокруг мерцали и колыхались огоньки свечей, как всегда во время всенощной. Руби Кристи пела это соло «Тихая ночь»… без аккомпанемента. Все волоски на моем теле встали дыбом, и все вдруг обрело смысл. Я понял, что Бог отдал сына своего единственного за грехи мира. А значит — и мои. Это означало, что я могу возродиться.
— Большое дело, — откликнулся Алекс, смущенный такой искренней, горячей откровенностью. Несмотря на их давнюю дружбу, у него никогда прежде не бывало с Вердом такого разговора. Верд, из всех на свете… Верд, чьим единственным догматом веры было успеть перепробовать как можно больше разного дурмана, пока не умер…
— Что ты после этого сделал? — спросил он. Он вдруг представил себе Верда, бегущего к церковным дверям с требованием отпустить ему все грехи. «Вот было бы унижение, — подумал он. — Такое, о чем после, когда выйдешь из боголюбивой фазы и вернешься к нормальной жизни, вспоминаешь в холодном поту».
— Ничего. Я отсидел всю службу и пошел домой. Я подумал, что это просто так — странное мистическое ощущение. Может, связанное с этой историей со смертью Рози и всем, что она всколыхнула. А может, какой-то глюк — от кислоты. Но утром я проснулся и почувствовал то же самое. Я посмотрел в газете, кто и где служит рождественскую дневную службу, и отправился в евангелическую часовню в дюнах.
«Ого», — только и мог подумать Алекс.
— Ручаюсь, рождественским утром ты был там совершенно один.
Верд рассмеялся:
— Ты шутишь? Там яблоку было негде упасть. Это было изумительно. Потрясающая музыка, люди разговаривали со мной, словно мы дружили всю жизнь. А после службы я подошел к священнику. — Верд склонил голову. — Это была очень эмоциональная встреча. В общем, в результате этого на прошлой неделе он меня крестил. И дал мне адрес их общины в Сент-Эндрюсе. — Он лучезарно улыбнулся Алексу, — Поэтому-то я и должен был рассказать вам об этом сегодня. Я собираюсь завтра, сразу по возвращении в Файф-парк, пойти в церковь.
Первая возможность обсудить внезапное обращение Верда представилась друзьям на следующий вечер, когда тот положил в футляр свою электрогитару и направился на евангелическую службу в церковь у гавани. Они сидели на кухне и смотрели, как он широкими шагами уходил в ночь.
— Что ж, вот и пришел конец нашему оркестру, — решительно объявил Брилл. — Я ни для кого не стану играть дурацкие спиричуалс и псалмы вроде «Иисус меня любит».
— Концерт окончен, — сказал Зигги. — И должен вам заявить, Верд утратил всякую связь с реальностью. Даже ту малую, которая была у него раньше.
— Ребята, он ведь это всерьез, — покачал головой Алекс.
— Ты думаешь, от этого все становится лучше? Да, влипли мы, ребята, — сказал Зигги. — Он приведет за собой бородатых чудиков, которые станут нас спасать, хотим мы того или нет. Так что распад оркестра будет не самой большой из наших забот. Больше никаких тебе «Один за всех и все за одного».
— У меня как-то муторно на душе, — произнес Алекс.
— Почему? — удивился Брилл. — Ты его не уговаривал, не пытался тащить за уши послушать Руби Кристи.
— Он не сорвался бы так, если б не чувствовал себя гадостно. Знаю, он держался хладнокровней нас всех в истории с убийством Рози, но думаю, она подействовала на него очень сильно. А мы были так заняты своими переживаниями, что этого не уловили.
— Может, за этим стоит нечто большее, — промолвил Брилл.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Зигги.
Брилл ковырнул пол носками ботинок.
— Да ладно, парни. Мы же не знаем, какой фигней занимался Верд, когда разъезжал на «лендровере» в ночь убийства Рози. У нас ведь есть только его слова, что он ее не видел.
Алекс почувствовал, как пол качнулся под ногами. После разговора с Зигги, когда тот намекнул о своих подозрениях, Алекс постарался подавить предательскую мысль. Но теперь Брилл облек в слова то, о чем он сам не смел и подумать…
— Ты говоришь ужасные вещи, — нерешительно начал он.
— Но держу пари, тебе это тоже приходило в голову, — дерзко возразил Брилл.
— Неужели ты думаешь, что Верд мог кого-то изнасиловать, тем более убить, — возмутился Алекс.
— В ту ночь он ничего не соображал. Ты не можешь утверждать, что он мог сделать, а чего не мог в таком состоянии, — настаивал Брилл.
— Хватит. — Голос Зигги, как лезвие ножа, прорезал сгустившуюся атмосферу недоверия и подозрительности. — Только начни так рассуждать, и не знаешь, где остановишься. Я тоже той ночью уходил с вечеринки. Алекс вообще пригласил туда Рози. И коли на то пошло, сам-то ты чертовски долго отвозил ту девчонку в Гардбридж. Что тебя задержало, а, Брилл? — Он яростно уставился на друга. — Ты такую хренотень хотел услышать, а, Брилл?
— Я ничего не говорил о вас двоих. Так что нечего на меня наезжать.
— А тебе что, можно наезжать на Верда, когда его нет здесь и он не может защититься? Хорош друг, нечего сказать.
— Да ладно… Ему теперь друг — Иисус, — глумливо проговорил Брилл. — Не кажется ли вам, что это перебор? Очень похоже на признание вины.
— Прекратите, — вскричал Алекс. — Вы только послушайте себя. И без вас найдется кому распускать ядовитые слухи. Не хватало еще, чтобы мы обратились друг против друга. Нам нужно держаться вместе, или все потонем.
— Алекс прав, — устало сказал Зигги. — Не будем больше швыряться друг в друга обвинениями. Ладно? Макленнан спит и видит, как вбить между нами клин. Ему все равно, кого привлечь за убийство, лишь бы кого-то посадить. Нам надо позаботиться, чтобы этим кем-то не стал один из нас. Так что на будущее, Брилл, придержи свой ядовитый язык. — Зигги встал из-за стола. — Я схожу в ночной магазин купить молока и хлеба, чтобы мы смогли спокойно выпить по чашке кофе, пока не вернулись эти мохнозадые тори и не оглушили нас своим английским акцентом.
— Я пойду с тобой. Мне нужны сигареты, — сказал Алекс.
Когда через полчаса они вернулись, все было перевернуто верх дном. Полиция вновь налетела в полном составе. Двое студентов, проживавших с ними в доме, сидели с багажом у порога. На их лицах были написаны растерянность и изумление.
— Добрый вечер, Гарри. Добрый вечер, Эдди, — проникновенно приветствовал их Зигги, заглядывая через их плечи в прихожую, где Брилл пререкался с патрульным констеблем. — С тем же успехом я мог взять и две пинты.
— Что, черт возьми, здесь творится? — требовательно поинтересовался Гарри Кэвендиш. — Только не говори мне, что этот кретин Мэкки попался на наркоте.
