– Вот что, Петр Викентьевич, перегородки здесь тонкие,
если вам вдруг что-то покажется странным или подозрительным, постучите в стену,
и без стеснений. Договорились?
– Честное слово, мне очень стыдно. Это как-то совсем не
по-мужски.
– А вы наплюйте и помните, что я на работе.
– Значит, вы тоже заметили? – перешел он на шепот,
нервно косясь на дверь.
– Что заметила? – нахмурилась я.
– Что-то назревает. Некоторая напряженность…
– Напряженность, пожалуй, присутствует, –
согласилась я, чтобы не разочаровывать его. – Если хотите, можете ночевать
здесь.
– Спасибо, – растерялся он. – Я и так злоупотребляю
вашей добротой.
Петр неловко попятился и вышел из каюты. Я поднялась и заперла
за ним дверь, легла и попыталась уснуть. Кондиционер шумел, окно было закрыто,
но в каюту доносились голоса с палубы. Значит, еще не разошлись. Я честно
попыталась уснуть. За перегородкой ворочался Петр, похоже, тоже не спал. Через
час мне стало ясно, что уснуть не удастся.
Я поднялась, решив закурить, делать этого в каюте не
хотелось. Я вышла, набросив халат на плечи. С кормы доносились пьяные голоса. Я
немного прошлась и осторожно выглянула, надеясь, что меня не увидят. В свете
китайского фонаря я разглядела Анну, которая казалась почти трезвой, Веру с
бокалом в руках, а рядом с ними Лапшина и Никифорова. Значит, Лапшин покинул
жену и решил продолжить веселье. Анна что-то сказала, и все четверо дружно
захохотали.
– Тише, – шикнула Вера, – мы мешаем людям
спать.
– В такую ночь спать грех, – сказал Никифоров,
понижая голос.
Они заговорили шепотом, я прошла на нос яхты, сквозь стекло
увидела одного из мачо; он нес вахту. Закурила и тут же пожалела об этом.
– Выкуренная на ночь сигарета – верная дорога к
раннему старению, – глубокомысленно изрекла я, выбросила сигарету за борт
и немного постояла, пялясь на звезды. Из головы не шли слова Анны. Любопытно,
что она имела в виду? Похоже, девушка собралась замуж. За одного из
присутствующих? Тогда угрозы довольно бестолковы. Если же она имела в виду
кого-то другого, не понятен ее интерес к Райзману. “Пьяный бред”, – решила
я в конце концов и отправилась спать. Очень скоро выяснилось, что уснуть так и
не удастся, и я, закинув руки за голову, предалась праздным мыслям.
В три часа ночи никакие мысли не радуют. Злясь на себя за
то, что согласилась на эту поездку, я подумала, что не худо бы выпить
чего-нибудь покрепче, авось и усну. Но подниматься на палубу не хотелось,
зачем портить людям вечер?
Голоса стихли, но не похоже, что народ разошелся по каютам,
я бы услышала. Тут скрипнула дверь, кто-то очень быстро прошел по коридору, и
вновь воцарилась тишина. Петр громко всхрапнул, слава богу, хоть он спит,
значит, на палубу вышел либо Райзман, либо Лера. Наверное, Лера. Должно быть,
тоже не спится. Вряд ли ей по нраву поведение мужа. Хотя ничего
предосудительного он не сделал. Это я так думаю, а что думает она, мне
неведомо. Я все-таки поднялась. Выпивка должна быть в кают-компании, туда я и
направилась. Дверь была отперта, я вошла, включила свет и с удивлением обнаружила
Тамару Ивановну, спящую на диване. Я-то была уверена, что она занимает
свободную каюту. Впрочем, с ее габаритами в кают-компании удобней. Я торопливо
выключила свет, пока женщина не проснулась, и вышла. О выпивке придется забыть.
Я как раз стояла рядом с каютой Лапшиных, напротив была свободная. Не зная,
зачем я это делаю, я нажала ручку свободной каюты, дверь открылась. Она была
пуста. Странное дело, меня вдруг тоже посетило предчувствие. И вместо того,
чтобы уйти, я включила свет и огляделась. Каюта – точная копия моей. Но что-то
насторожило… запах. Ну, конечно. Пахло крепким мужским потом. “Давай без
фантазий, – сказала я себе. – Здесь душно, воздух спертый, потому
что кондиционер отключен. К тому же здесь могли отдыхать мачо. Может,
кондиционер не работает?”
Кондиционер работал, в этом я могла убедиться, торопливо
выключила его и покинули каюту. В этот момент яхта дала крен вправо, я не
удержала дверь, и она захлопнулась со страшным грохотом.
– Вот черт, – пробормотала я с досадой.
– Гена, – позвал из-за двери сонный голос, –
это ты?
– Это я, извини, дверь неловко закрыла. Спокойной
ночи.
– Спокойной ночи, – ответила Лера, а я, досадливо
морщась, пошла по коридору. Возле каюты Петра прислушалась, он что-то
пробормотал во сне, надеюсь, я его не напугала.
Вместо того чтобы идти к себе, я вновь поднялась на палубу
и едва не столкнулась с Лапшиным, нетвердо ступая, он шел к трапу.
– Завтра головная боль мне обеспечена, – пожаловался
он неизвестно кому, поскользнулся на ступеньках и едва не упал. – Да что
за черт!
– Осторожно, – услышала я голос Леры и, выглянув,
увидела, что она стоит в дверях своей каюты. – Я тебе помогу.
– Вы когда угомонитесь? – подал голос Райзман.
– Молчу, молчу, – пробормотал Лапшин.
Так Райзман каюты не покидал? Выходит, я напутала?
Теперь и фонарики на палубе не горели, но небо уже серело на
востоке.
– Ты идешь или нет? – спросила Вера подругу,
держась за руку Никифорова.
– Посижу пять минут.
– Ну, как знаешь.
Они пошли к трапу, Никифорор взглянул на меня, но заметил
или нет, не знаю. Я направилась на нос яхты, не желая встречаться с Анной, она
сидела в шезлонге, держа в руках бокал. А на меня снизошло умиротворение.
Опершись на перила, смотрела в темную воду и думала о том, что жизнь прекрасна.
Не часто меня посещают такие мысли, оттого я порадовалась и уходить не
собиралась.
Минут через десять я услышала плеск, будто что-то тяжелое
упало за борт. “Вдруг Анна свалилась? – нахмурилась я. – А что, любовалась
рекой, как я, и… Чепуха”. Я пробовала отвлечься от этой мысли, но не тут-то
было.
Постояв еще немного, я все-таки отправилась на корму. В
предутреннем свете женская фигура в шезлонге была отчетливо видна. “Ну,
вот, – подумала я с некоторой обидой. – Никуда она не свалилась. Похоже,
дамочка уснула”. У трапа я еще раз взглянула на Анну, без всякого к тому
желания, и вдруг замерла. Мне не понравилось, как она сидит. Откинутая рука
слишком неподвижна, даже для спящего человека.
Я направилась к ней, сердце вдруг забилось с бешеной
скоростью, вот тебе и предчувствие. Анна полулежала в шезлонге, глаза открыты,
волосы всклочены, на шее от уха до уха страшная рана, удар был чудовищной силы.
Ей перерезали горло.
