– Не уверен, что ты обрадуешься.
– Я уже говорила, что не обрадуюсь, но твое дежурство
под моими окнами просто никуда не годится. У меня сердце разрывается на части.
Иди домой и ложись спать.
– Извини, – покаянно сказал он. – Ты права, и
вообще…
Он отключился, а я прошла к входной двери, распахнула ее и
прислонилась к дверному косяку, сложив на груди руки, в свете, падающем из
холла, он, безусловно, хорошо меня видел.
Дед торопливо пересек дорогу, отделяющую сквер от моего
дома.
– Можно войти? – спросил он.
– А зачем я дверь открыла, по-твоему?
Он вошел, запер дверь, и я оказалась в его объятиях. Не
могу сказать, что меня это удивило, в конце концов, для чего-то я в самом деле
открыла дверь.
– Девочка моя, – зашептал он, его голос, как
всегда, завораживал. Ну вот, он меня целует… Все дело в его чертовом голосе,
закрываешь глаза, и все, как раньше: я люблю его, он любит меня, и впереди нас
ждет светлое будущее.
Он подхватил меня на руки и понес в гостиную. Вместо того
чтобы сказать: “Игорь, ты пожилой человек, подумай о здоровье, еще надорвешься
чего доброго”, сказать и испортить романтическую сцену, после чего,
почувствовав взаимную неловкость, мы выпьем чайку и тихо-мирно поговорим, так
вот, вместо этого я уткнулась носом в его грудь, точно в детстве, когда я
засыпала перед телевизором, а он относил меня в постель. Я нарочно засиживалась
у телевизора, из-за вот этой минуты, когда он подойдет и подхватит меня на
руки, а я уткнусь ему лицом в грудь. Должно быть, по этой причине сейчас я терпеть
не могу телик, некому меня на руках носить.
– Как же я люблю тебя, – сказал он. Голос внутри
меня шептал: “Он в самом деле тебя любит, и ему плохо, очень плохо, может, даже
хуже, чем тебе”, а второй голос рыкнул: “Не позволяй пудрить себе мозги”. Был
и третий, тоненький и противный: “Да ладно, чего ты, порадуй старика, от тебя
не убудет”. Все три мне надоели, и я заревела со злости, что не могу от них
избавиться, а Дед гладил меня по голове и шептал: – Забудь все, – точно
гипнотизер, повторял он. – Есть только ты и я…
Утром я вскочила ни свет ни заря и тихо покинула спальню,
пока Дед еще не проснулся. Мысли разбегались, как тараканы, и не было среди них
ни одной стоящей.
“Ладно, давай рассуждать здраво, – призвала я себя к
порядку. – Я считаю его сукиным сыном, по его желанию погиб человек, за которого
я собиралась выйти замуж, он политик до мозга костей и плюет на всякую хрень,
которую я считаю важной, но он меня любит. По-настоящему только он меня и любил.
И я люблю его, тут уж ничего не поделаешь, совсем не так, как раньше, но
люблю, злюсь, ненавижу, иногда презираю, но вычеркнуть из жизни не могу. И он
не хуже других слуг народа, во многом даже лучше. Его есть за что уважать. А
то, что он когда-то… прошло много лет, а господь велел прощать”.
Утренний аутотренинг благотворно подействовал на меня, и,
когда появился Дед, я улыбалась во весь рот. Он, конечно, тоже улыбался,
завернувшись в халат, оставленный каким-то залетным любовником несколько лет
назад. Халат ему был маловат, но вообще Дед выглядел молодцом. Особенно сейчас,
расточая мне улыбки. “Прекрати на него злиться, – мысленно прошипела
я, – могла бы с ним не ложиться, самой хотелось, так что нечего его
винить”.
– Доброе утро, – возвестила я, искренне надеясь,
что таковым оно и будет.
– Как ты красива, – сказал он, протягивая ко мне руку.
– Правда?
– Конечно. Я вчера думал, что жизнь кончена, –
прошептал он, – а сегодня мне кажется, что она только начинается.
– Во сколько тебе надо быть в конторе? – решила я
проявить благоразумие.
– Успею выпить кофе.
– Кофе готов, я сделала бутерброды…
Мы сели за стол напротив друг друга.
– Как твои дела?
Поначалу я решила, что это дежурный вопрос, отвечу
“нормально”, и проехали. Но не тут-то было. Дед методично, с пристрастием
задавал вопросы до тех пор, пока я довольно подробно не обрисовала ситуацию.
– Если тебе нравится сам процесс, иди работать в
милицию. Проблем не будет, замолвлю словечко, да и без этого тебя возьмут с
радостью. Конечно, если ты вернешься на свою прежнюю работу, ко мне, я имею в
виду… Но я не настаиваю, и даже просить тебя не вправе, но по поводу
происходящего совершенно убежден: ты занимаешься ерундой. И ерундой опасной.
Зачем тебе Тагаев? Он бандит. Ты понимаешь, что женщине вроде тебя даже думать
смешно… Я тебе категорически запрещаю. Сегодня же позвоню, пусть бросят все силы
на раскрытие этих убийств. Чего они там в самом деле не чешутся… А Вешнякову
твоему шею намылят, чтоб за твоей спиной не отсиживался.
– Игорь…
– Все. Ты живешь одна, от твоей собаки никакого прока,
завела бы хоть овчарку, что ли… А тут эта шпана. Да ты хоть представляешь… Не
представляешь, потому что с этим отребьем никогда раньше дела не имела. Если не
хочешь довести меня до инфаркта, найди себе другое занятие… Я в ванной бритву
видел, пока я привожу себя в порядок, вызови, пожалуйста, мою машину.
Машину я, конечно, вызвала и ручкой помахала на прощание, но
к прежним моим сомнениям теперь прибавилось уныние. Старый змей опять меня
переиграл, немного романтизма, и вот я вновь сплю с ним и даже вынуждена
считаться с его мнением. Вешнякову по шее, меня котлеты жарить. И ведь не
придерешься, о моем благе думает. А может, о своем? Я прятала за злостью
обиду, хотя давно надо бы привыкнуть: Дед ничего не делает просто так, всегда
есть причина, иногда две или три.
– Разберемся, – подмигнула я Сашке. Покончив с
душевными переживаниями, я отправилась на машине в поселок Кострово, откуда
прибыли туристы, отдыхавшие в день убийства на острове. Прямой дороги к поселку
не было, добираться пришлось через райцентр, и на это ушло довольно много
времени.
