Дойдя до конца пристани и не обнаружив вблизи ничего
похожего на яхту, я совсем было решила, что Сафронов передумал и отменил
мероприятие. Я достала мобильный из сумки с намерением позвонить, но тут
услышала его голос:
– Ольга Сергеевна!
Я обернулась и увидела, как он бежит по пристани в мою
сторону, изрядно запыхавшийся, покрасневший, в светлых брюках и пестрой рубашке
навыпуск. Сейчас он еще больше походил на колобка.
– А мы вас ждем возле шлагбаума, – с виноватой
улыбкой сказал он. – Я думал, вы на машине.
– Я не знала, что здесь есть стоянка, вот и приехала
на такси.
Он пожал мне руку и заулыбался:
– Пойдемте, все уже собрались, здесь небольшой
ресторанчик, очень милый. Яхта подойдет через несколько минут, я только что
звонил.
Ресторан в самом деле выглядел на редкость привлекательно
для заведений подобного рода. На открытой веранде горшки с цветами и настоящая
пальма. Клетчатые скатерти, ковровая дорожка и мозаичное панно во всю стену, то
ли змея с крылышками, то ли дракон-дистрофик. Скорее всего последнее, потому
что надпись на фасаде гласила – “Речной дракон”.
За большим столом сидела компания, несколько мужчин и
женщин. Мы подошли, все дружно оглянулись в нашу сторону и заулыбались, а Петр
Викентьевич торопливо заговорил:
– Знакомьтесь, пожалуйста. Это Ольга Сергеевна
Рязанцева.
Дамы встретили меня с настороженным любопытством, мужчины с
интересом, чему немало способствовала моя популярность в родном городе. На
службе у Деда мое имя часто мелькало в местных новостях, пару раз губернские
газеты разразились в мой адрес гневными обличениями с фотографией на развороте,
что меня, признаться, не особо радовало, но кто ж моего-то мнения спросит?
Я растянула губы в улыбке, демонстрируя большую радость, а
Петр Викентьевич, немного волнуясь по неясной причине, продолжил
представление.
– Горина Анна Ивановна, – указал он на брюнетку с
внешностью роковой женщины. Должно быть, очень высокая (сейчас, когда она
сидит, точнее не скажешь), худая, с большим, явно силиконовым, бюстом, огнем в
очах и с пухлыми губами, тоже силиконовыми. Она высокомерно кивнула, быстро
окинула меня взглядом с ног до головы и едва заметно нахмурилась. Я
порадовалась, что не понравилась ей, значит, выгляжу неплохо. – Это Верочка,
Вера Ильинична, – перешел Петр Викентьевич к большеротой блондинке, та
приветливо помахала мне рукой. – Мы с ней старые друзья, – счел
необходимым пояснить Сафронов. – Лапшин Геннадий Яковлевич, вы о нем
наверняка слышали, его супруга Валерия Николаевна. Райзман Артур Борисович, а
это Никифоров Павел Сергеевич. Ну вот, теперь можно выпить кофе.
Сафронов подозвал официанта и с заметным облегчением
устроился на стуле, предварительно усадив меня. Я с удовольствием выпила кофе,
приглядываясь к собравшимся и стараясь делать это незаметно. Не похоже, чтобы
здесь встретились старые друзья. Мужчины слишком заинтересованно поглядывают
на дам, дамы слишком напряжены, не расслабляются, держат спину прямой, улыбки
как приклеенные, а взгляды, обращенные друг к другу, ядовитые.
Анна Горина, роковая красотка, интереса у меня не вызвала,
с ней более-менее ясно. Наверняка ищет богатого мужа, смотрит высокомерно,
нацелилась на Райзмана, села рядом и колено сдвигает в его сторону, уже пару
раз успела задеть его ногу, оголила плечико. Приемы грубоватые, но
действенные.
Верочка была мне симпатична. Похоже, действительно старый
друг Сафронова, улыбчивая и в общем-то равнодушная. Кажется, у них роман с
Никифоровым, но скорее всего он уже близок к концу. Она смотрит на него слишком
дружески, а в глубине зрачков таится насмешка. Когда любимый не вызывает
восторга и гордости, это верный признак, что все движется к завершению.
К Никифорову я приглядывалась особо: он был крупным
предпринимателем, по слухам чуть ли не миллионщиком, однако у меня эти слухи
вызывали сомнения. Занимался он, насколько я помню, всем понемногу: имел
бензозаправки и сеть магазинов “Сладкоежка”. Намекали на некие грехи его молодости
и связи с уголовным миром: якобы на их сбережения развернулся и сейчас
трудится бок о бок с братками, отмывая их денежки. Но это лишь ничем не
подтвержденные слухи, вполне возможно, распускаемые врагами (а у такого парня
врагов должно быть пруд пруди). По крайней мере внешне Павел Сергеевич выглядел
в высшей степени прилично и даже интеллигентно. Блондин с приятным лицом и
мужественным подбородком. Пожалуй, его можно было бы назвать красивым, если бы
не ранняя лысина, которую он безуспешно пытался замаскировать. Рука его порой
непроизвольно тянулась к ней, проверяя, как лежат волосы. Стало ясно, это “больная
мозоль”.
Райзман, напротив, был так волосат, что выглядел почти
комично, напоминая одетую обезьяну. Рубашка с короткими рукавами позволяла
полюбоваться конечностями, сплошь покрытыми густой шерстью. Руки у него были
сильными, с хорошо развитой мускулатурой, а грудь широкой, навевающей греховные
мысли, в том смысле, что от мужчин с такой мускулатурой ждешь чего-то
особенного. А вот ладони у него выглядели по-женски ухоженными, неестественно
белыми для начала лета, с безупречным маникюром, и это сбивало с толку. Я
немного покопалась в своей памяти, но ничего связанного с фамилией Райзман не
обнаружила, хотя мне она показалась смутно знакомой.
Лапшина можно было характеризовать двумя словами:
“интересный мужчина”. Лет сорока, высокий, спортивный, немногословный и
вежливый. За всем этим чувствовалась уверенность в себе и достоинство,
переходящее в легкое презрение к тем, у кого этих похвальных качеств нет. На
жену, которая сидела рядом, он именно так и погладывал: снисходительно, с
тщательно скрываемой насмешкой, хотя она такого отношения, с моей точки зрения,
не заслуживала. Женщина была красива, безусловно умна, взгляды мужа
чувствовала и отлично все понимала. Похоже, она его любила, а свою печаль тщательно
прятала, скорее всего из гордости, не желая признаться, что чувства мужа к ней
претерпели изменения не в лучшую сторону. Впрочем, внешне все выглядело вполне
прилично. Геннадий Яковлевич уделял внимание жене, сопровождая свои действия
заботливым “дорогая”, и в этом было что-то покаянное, точно он знал за собой
вину и пытался ее загладить, и вместе с тем не в силах был избавиться от
легкой насмешки в глазах, точно мстил ей за что-то и сам этого стыдился.
Компания подобралась занятная. Четверо мужчин и четыре
женщины, включая меня. Тут я сообразила, что не просто так таращу глаза, а с
неким умыслом: прикидываю, кто из присутствующих мог иметь к Сафронову
претензии или недобрые чувства. Выходит, его тревога все-таки нашла отклик в
моей душе. Я мысленно усмехнулась и покачала головой.
