– Тесновато здесь, – кивнула я в сторону кухни,
имея в виду габариты дамы.
– В общем-то она все подготовила дома, а здесь только…
Он не успел договорить, в кают-компании появилась Вера, за
ней Никифоров. Павел Сергеевич переоделся в шорты, она в купальник, поверх которого
повязала парео ядовито-зеленого цвета, впрочем, ей этот цвет, как ни странно,
был к лицу.
– А вы не переоделись? – обратилась она ко
мне. – Ничего, что я так запросто? Я, знаете ли, плохо воспитана…
– Я тоже, – осчастливила я.
– Да? Ну и слава богу, давайте без политесов. Меня
можно называть Верой, я вас буду звать Олей, потому что терпеть не могу отчеств,
я их вечно забываю. Петечка потом долго извиняется перед гостями, у него,
знаете ли, бывают гости не простые, а прямо-таки золотые, я весь вид порчу, а
он терпит и опять зовет, хотя давно бы надо гнать. Да, Петечка?
– Что ты глупости болтаешь, – отмахнулся он.
– Петечка добрый.
– А я? – проявил интерес Павел Сергеевич, но
скорее для того, чтобы обратить на себя внимание.
– А ты злой и страшный серый волк.
Она зарычала, а потом чмокнула его в щеку, но уж очень
равнодушно, точно болонку.
– Меня тоже можно звать просто Павлом, – сказал он
мне и подмигнул.
Друг за другом мы выбрались на палубу, где уже стояли
Лапшины и Райзман.
– А где Анна? – спросила Вера, обращаясь к Артуру
Борисовичу. Тот с удивлением ответил:
– Не знаю.
– Я думала, вы присмотрите за моей подружкой, –
кокетливо сказала Вера. Он пожал плечами:
– Я могу сходить за ней.
Идти не пришлось, Анна появилась на палубе через мгновение,
наверняка разговор она слышала и сказала с неудовольствием:
– Прекрати меня сватать.
– Да брось ты, – отмахнулась Вера.
– Прекрати, – повторила Анна, перейдя на зловещий
шепот. Вера засмеялась и повернулась к ней спиной.
В этот момент яхта начала отходить от берега.
– Петечка, а парус поднимут? – спросила Вера.
– Честно говоря, не знаю, это от ветра зависит. Если
тебе захочется, обязательно поднимем, хоть на минутку.
– Ох, как я люблю тебя, Петечка.
Войдя в роль сыщика, я прикидывала: дама слегка нервничает
по неизвестной причине или такое поведение для нее естественно? Судя по Петечкиной
реакции, второе.
Райзман, облокотясь на перила, наблюдал за тем, как яхта
удаляется от берега. Анна подошла к нему.
– Дайте закурить. – Он торопливо достал сигареты,
щелкнул зажигалкой. – У нас есть какой-нибудь план? – возвысила голос
роковая женщина. – Или просто будем болтаться на этой консервной банке
туда-сюда?
За консервную банку Сафронов обиделся, но обиду постарался
скрыть.
– Вот что я предлагаю, – сказал он и даже хлопнул
в ладоши, призывая всех ко вниманию. – Дойдем до Марьиной Губы, искупаемся,
позагораем, а вечером пойдем на Бутино, к утру должны быть там. Сделаем
остановку, поплаваем, а потом поднимемся к Ковалеву и дальше к городу. Ну,
как?
Все согласно закивали, идея была действительно хорошая.
Река здесь делала петлю, так что мы, описав круг, подойдем к городу с другой
стороны, практически ничего не потеряв во времени, а места там действительно
красивые. Марьина Губа – островок километрах в тридцати от города, с
потрясающими песчаными пляжами. Во времена моего детства по выходным дням туда
ходил речной трамвай. Потом трамвай но неизвестной причине исчез, и Марьина
Губа перестала быть местом паломничества городских любителей позагорать.
Добраться туда могли лишь обладатели лодок, в основном граждане, живущие на
длинной улице вдоль реки, которая, соответственно, и называлась Лодочная. Там
до сих пор в каждом доме своя лодка. Улицу периодически затопляло в половодье,
и еще лет десять назад ее решено было снести, а людей переселить, но жители
покидать малую родину не спешили, потому что все здесь издавна занимались
браконьерством и квартиры в новостройках пределом мечтаний для них не
являлись. Из-за того, что жили здесь от паводка до паводка, дома выглядели так,
точно перенесли две войны, подлатают кое-как, и слава богу, красить их никому и
в голову не приходило, все как на подбор черные. Сейчас они медленно проплывали
по левому борту. Впрочем, летом они утопали в сирени и акации и особо убогими
не выглядели, в них даже было что-то живописное.
В общем, Марьина Губа стала малопосещаемым местом, и там в
основном стояли лагерем байдарочники. Сама я не была на острове лет десять и
теперь проявляла неподдельный интерес.
– На Марьиной Губе я чуть не утонул, – сообщил
Лапшин. Он, кстати, тоже предложил обходиться без отчества, так что я называла
его просто Геной. – Мне лет семь было.
Далее последовал рассказ об этом знаменательном событии.
Тут же выяснилось, что практически у всех присутствующих что-то связано с этим
островком. Только Анна презрительно ухмылялась, косясь из-под очков на Райзмана.
Как видно, бедняжке нечего было вспомнить.
Вскоре подали обед. За столом воспоминания продолжились, что
способствовало сплочению коллектива. Так как к обеду подали вина, все очень
быстро перешли на “ты”. Одна Горина пребывала в напряжении с упорной нелюбовью
ко мне, сироте. Видно, я спутала ей все карты. Райзман уделял мне повышенное
внимание и даже не желал скрывать это. Я не особенно его поощряла, но и не
возражала, скорее из вредности.
Когда поднялись из-за стола, впереди замаячил остров. Мы переместились
на палубу. Старенькая пристань произвела неплохое впечатление: кто-то все же
проявлял о ней заботу все это время, прогнившие доски в некоторых местах
заменили новыми.
Пришвартовывались довольно долго, то ли мачо не были
особенно опытными, то ли пристань не казалась им надежной. Когда сошли на
берег, солнце уже жарило вовсю. Заросли ивы начинались от пристани, но мы
сразу увидели тропинку, изрядно утоптанную. Мы пошли по ней и через пять минут
оказались на пляже. И здесь заросли ивняка отвоевали себе новые пространства.
Однако пляж порадовал. Широкая, девственно чистая песчаная полоса. Мы
почувствовали себя Робинзонами.
– Красота-то какая, – мечтательно вздохнул
Петечка, и я согласилась с ним.
