Трагическим символом повторяется между обеими женщинами – Екатериной Медичи
и Марией Стюарт – сцена у одра смерти. Не успел Франциск II испустить последний
вздох, как Мария Стюарт, утратившая французский престол, пропускает вперед в
дверях Екатерину Медичи – молодая вдовствующая королева уступает дорогу
старшей. Она уже не первая дама королевства, а вторая, как и раньше; только год
прошел, а сон уже рассеялся; Мария Стюарт больше не французская королева, а
всего лишь то, чем она была с первой минуты и пребудет до последней: королева
Шотландская.
Сорок дней длится по французскому придворному этикету первый, глубокий траур
для вдовствующей королевы. Во время этого сурового затворничества ей не
дозволено ни на минуту покидать свои покои; в течение первых двух недель никто,
кроме нового короля и его ближайших родственников, не должен навещать ее в
искусственном склепе – затемненной комнате, освещенной слабым мерцанием свечей.
Пусть женщины простонародья одеваются во все черное – всеми признанный траурный
цвет: ей одной подобает le deuil blanc – белый траур. В белоснежном чепце,
обрамляющем бледное лицо, в белом парчовом платье, белых башмаках и чулках и
только в черном флере поверх этого призрачного сияния – такой выступает Мария
Стюарт в те дни, такой предстает на знаменитом холсте Жане
[16]
и такой же рисует ее Ронсар в своем стихотворении:
Un crespe long, subtil et délié
Ply contre ply, retors et replié
Habit de deuil, vous sert le couverture,
Depuis le chef jusques à la ceinture,
Que s’enfle ainsi qu’un voile quand le vent
Soufle la barque et la cingle en avant.
De tel habit vous étiez accoutrée
Partant, hélas! de la belle contrée
Dont aviez eu le sceptre dans la main,
Lorsque, pensive et baignant votre sein
Du beau cristal de vos larmes coulées
Triste marchiez par les longues allées
Du grand jardin de ce royal château
Qui prend son nom de la beauté des eaux.
В прозрачный креп одеты были вы,
На бедра ниспадавший с головы
В обдуманном и строгом беспорядке.
Весь перевит, искусно собран в складки,
Вздувался он, как парус в бурный час,
Покровом скорби облекая вас.
В такой одежде вы двору предстали,
Когда свой трон и царство покидали,
И слезы орошали вашу грудь,
Когда, пускаясь в незнакомый путь,
На все глядели вы печальным взглядом,
В последний раз любуясь дивным садом
Того дворца, чье прозвище идет
От синевы кругом журчащих вод.
В самом деле, прелесть и обаяние юной королевы нигде не выступают так
убедительно, как на портрете Жане; созерцательное выражение придает ее взору
необычную ясность, а однотонная, ничем не нарушаемая белизна платья
подчеркивает мраморную бледность кожи; в этой скорбной одежде ее царственное
благородство проступает гораздо отчетливее, чем на ранних портретах,
показывающих ее во всем блеске и великолепии высокого сана, осыпанную каменьями
и украшенную всеми знаками власти.
Благородная меланхолия звучит в строках, которые сама она посвящает памяти
умершего супруга в виде надгробного плача – строках, достойных пера ее маэстро
и учителя Ронсара. Даже написанная не рукой королевы, эта кроткая нения
[*] трогала бы нас своей неподдельной
искренностью. Ибо осиротевшая подруга говорит не о страстной любви – никогда
Мария Стюарт не лгала в поэзии, как лгала в политике, – а лишь о чувстве утраты
и одиночества:
Sans cesse mon coeur sent
Le regret d’un absent
Si parfois vers les cieux
Viens à dresser ma veue
Le doux traict de ses yeux
Je vois dans une nue;
Soudain je vois dans l’eau
Comme dans un tombeau
Si je suis en repos
Sommeillant sur ma couche,
Je le sens qu’il me touche:
En labeur, en recoy
Toujours est près de moy.
Как тяжко ночью, днем
Всегда грустить о нем!
Когда на небеса
Кидаю взгляд порою,
Из туч его глаза
Сияют предо мною.
Гляжу в глубокий пруд –
Они туда зовут.
Одна в ночи тоскуя,
Я ощущаю вдруг
Прикосновенье рук
И трепет поцелуя.
Во сне ли, наяву –
Я только им живу.
Скорбь Марии Стюарт об ушедшем Франциске II несомненно нечто большее, чем
поэтическая условность, в ней чувствуется подлинная, искренняя боль. Ведь она
утратила не только доброго, покладистого товарища, не только нежного друга, но
также и свое положение в Европе, свое могущество, свою безопасность. Вскоре
девочка-вдова почувствует, какая разница, быть ли первой при дворе, королевой,
или же отойти на второе место, стать нахлебницей у нового короля. Трудность ее
положения усугубляется враждой, которую питает к ней Екатерина Медичи, ее
свекровь, ныне снова первая дама французского двора; по-видимому, Мария Стюарт
смертельно обидела чванливую, коварную дочь Медичи как-то пренебрежительно
отозвавшись о происхождении этой «купеческой дочки», несравнимом с ее
собственным, наследственным королевским достоинством. Подобные бестактные
выходки – неукротимая шальная девчонка не раз позволит себе то же самое и в
отношении Елизаветы – способны посеять между женщинами больше недобрых чувств,
чем открытые оскорбления. И едва лишь Екатерина Медичи, двадцать долгих лет
обуздывавшая свое честолюбие – сначала ради Дианы Пуатье, а потом ради Марии
Стюарт, – едва лишь она становится правительницей, как с вызывающей властностью
дает почувствовать свою ненависть к обеим павшим богиням.
Однако никогда Мария Стюарт – и тут ясно выступает на свет самая яркая черта
ее характера: неукротимая, непреклонная, чисто мужская гордость, – никогда она
не останется там, где чувствует себя лишь второй, никогда ее гордое, горячее
сердце не удовлетворится скромной долей и половинным рангом. Лучше ничто, лучше
смерть. На мгновение ей приходит мысль удалиться в монастырь, отказаться от
высокого сана, раз самый высокий сан в этой стране ей более недоступен. Но
слишком велик еще соблазн жизни: отречься навсегда от ее услад значило бы для
восемнадцатилетней попрать свою природу. А кроме того, не ушла еще возможность
возместить утерянную корону другой, не менее драгоценной. Испанский король
поручает своему послу сватать ее за дона Карлоса, будущего властителя двух
миров; австрийский двор присылает к ней тайных посредников; короли шведский и
датский предлагают руку и престол. К тому же есть у нее и своя наследственная
шотландская корона, да и ее притязание на вторую, английскую корону покамест
еще в полной силе. Неисчислимые возможности по-прежнему ждут юную вдовствующую
королеву, эту женщину, едва достигшую полного расцвета. Правда, чудесные дары
уже не сыплются на нее с неба и не преподносятся ей на блюдце благосклонной
судьбой, их приходится с великим искусством и терпением отвоевывать у сильных
противников. Но с таким мужеством, с такой красотою, с такой юной душой в
горячем, цветущем теле можно отважиться и на самую высшую ставку. Исполненная
решимости, приступает Мария Стюарт к битве за свое наследие.
