Но с какой ледяной будничностью встречают свою хозяйку, избалованную
французской роскошью, эти пустынные, угрюмые покои! Ни гобеленов, ни
праздничного сияния огней, которые, отражаясь в венецианских зеркалах,
отбрасывают свет от стены к стене, ни дорогих драпировок, ни мерцания золота и
серебра. Здесь годами не держали двора, в покинутых покоях давно заглох
беззаботный смех, никакая королевская рука после кончины ее отца не подновляла
и не украшала этот дом; отовсюду ввалившимися очами глядит нищета, извечное
проклятие ее королевства.
Однако едва в Эдинбурге услыхали, что королева прибыла в Холируд, как
жители, несмотря на поздний час, высыпали из домов и потянулись за городские
ворота ее приветствовать. Не удивительно, что изысканным, изнеженным
французским придворным эта встреча показалась грубоватой и неуклюжей: ведь у
эдинбургских обывателей нет своих musiciens de la cour
[*], чтобы позабавить ученицу Ронсара сладостными мадригалами и
искусно положенными на музыку канцонами. Только по стародавнему обычаю могут
они восславить свою королеву. Натаскав валежника – единственное, чем богата эта
негостеприимная местность, – они раскладывают на площадях костры, свои
излюбленные Bonfires, и жгут их до глубокой ночи. Толпами собираются они под ее
окнами и на волынках, дудках и других нескладных инструментах исполняют нечто,
что на их языке зовется музыкой, изощренному же слуху гостей представляется
какой-то адской какофонией; грубыми мужскими голосами распевают они псалмы и
духовные гимны – единственное, чем они могут приветствовать гостей, так как
мирские песни строго-настрого заказаны им кальвинистскими пастырями. Но Мария
Стюарт рада сердечному приему, во всяком случае, она смеется и благосклонно
приветствует свой народ. Так, по крайней мере на первые часы прибытия, между
государыней и ее подданными воцаряется единомыслие, какого здесь не знавали уже
десятки лет.
В том, что неискушенную в политике правительницу ждут огромные трудности,
отдавали себе отчет и сама королева и ее советники. Пророческими оказались
слова умнейшего из шотландских вельмож Мэйтленда Летингтонского, писавшего по
поводу приезда Марии Стюарт, что он послужит причиною многих удивительных
трагедий (it could not fail to raise wonderful tragedies). Даже энергичный,
решительный мужчина, правящий железной рукой, не мог бы надолго умиротворить
эту страну, а тем более девятнадцатилетняя, несведущая в делах правления
женщина, ставшая чужой в собственной стране! Нищий край; развращенная знать,
радующаяся любому поводу для смуты и войны; бесчисленные кланы, только и ждущие
случая превратить свои усобицы и распри в гражданскую войну; католическое и
протестантское духовенство, яростно оспаривающее друг у друга первенство;
опасная и зоркая соседка, искусно разжигающая всякую искру недовольства в
открытый мятеж, и ко всему этому враждебные происки мировых держав, бесстыдно
втравливающих Шотландию в свою кровавую игру – в таком положении застает страну
Мария Стюарт.
В тот момент, когда она появляется в Шотландии, борьба достигла высшего
накала. Вместо набитых деньгами сундуков ей досталось от матери пагубное
наследие (поистине damnosa hereditas) – религиозная вражда, свирепствующая в
этой стране с особенной силою. За те годы, что она, баловница счастья, беспечно
жила во Франции, Реформации удалось победоносным маршем войти в Шотландию.
Через дома и усадьбы, через города и веси, через родство и свойство пролегла
чудовищная трещина: дворяне – одни католики, другие протестанты; города
прилежат к новой вере, деревни – к старой; клан восстал против клана, род
против рода; вражда между обоими лагерями постоянно разжигается фанатичными
священниками и поддерживается кознями иноземных государей. Особенную опасность
для Марии Стюарт представляет то, что наиболее могущественная и влиятельная
часть ее дворянства объединилась во враждебном ей кальвинистском лагере;
возможность разжиться богатыми церковными землями вскружила головы
властолюбивым мятежникам. Наконец-то представился им случай выступить против
своей монархини в тоге добродетели, на положении «лордов конгрегации»,
заступников веры, тем более что содействие Англии им обеспечено. Скуповатая
Елизавета уже более двухсот фунтов пожертвовала на то, чтобы с помощью смут и
вооруженных походов вырвать Шотландию из-под власти католиков Стюартов, и даже
сейчас, после торжественно заключенного мира, большинство подданных соперницы
тайно состоит у нее на службе. Мария Стюарт может одним ударом восстановить
равновесие, стоит ей лишь перейти в протестантскую веру, и часть ее советников
усиленно на этом настаивает. Но недаром Мария Стюарт из дома Гизов. По матери
она в кровном родстве с самыми горячими поборниками католицизма, да и сама она,
хоть и чужда, фарисейскому благочестию, все же горячо и убежденно привержена
вере отцов и предков. Никогда не откажется она от своего исповедания и даже в
минуты величайшей опасности, по обычаю смелой натуры, предпочтет неугасимую
борьбу хотя бы одному трусливому шагу, противному ее совести и чести. Но тем
самым между ней и ее дворянством пролегла непроходимая пропасть; когда
властителя и его подданных разделяют религиозные верования, это к добру не
приводит; весы не могут вечно колебаться, та или другая чаша должна перевесить.
В сущности, у Марии Стюарт один только выбор – возглавить в стране Реформацию
или пасть ее жертвой. Неудержимый раскол между Лютером
[20]
, Кальвином
[21]
и Римом
неисповедимою волею судеб именно в ее участи получает свое драматическое
разрешение; личный конфликт между Марией Стюарт и Елизаветой, между Англией и
Шотландией призван решить – и в этом его огромное значение – также и конфликт
между Англией и Испанией, между Реформацией и контрреформацией.
Это положение, и само по себе пагубное, отягчено еще тем, что религиозный
раскол проник в семью королевы, в ее замок, ее совещательную палату.
Влиятельнейший шотландский вельможа, ее сводный брат Джеймс Стюарт, коему она
вынуждена доверить все дела правления, – и сам убежденный протестант,
сберегатель той «кирки», которую она, верующая католичка, считает погрязшей в
ереси. Уже четыре года, как он первым поставил свою подпись под присягою
заступников веры, так называемых «лордов конгрегации», присягою, коей они
«отрекались от сатанинского учения и обязывались открыто противиться его
суеверству и идолопоклонству». Сатанинское же учение, от которого они
отреклись, и есть католическое, то самое, что исповедует Мария Стюарт. Между
королевой и регентом с первой же минуты разверста непроходимая пропасть в
наиболее важном, основоположном для них вопросе, а это не обещает мира. Ибо в
глубине души королева лелеет одно заветное желание – искоренить Реформацию в
Шотландии, а у ее регента и брата одна цель – провозгласить протестантизм
единственной господствующей религией в Шотландии. Такое резкое идейное
расхождение неминуемо должно привести к открытому конфликту.
