А потому гибель Шателяра лишь на поверхностный взгляд кажется нам
случайностью, ничего не говорящим эпизодом: впервые раскрывается здесь еще
неясный закон ее судьбы, гласящий, что никогда не будет ей дано безнаказанно
предаваться беспечности, жить легко и безмятежно. Так сложилась ее жизнь, что с
первого же часа должна изображать она величие, быть королевой, всегда и только
королевой, репрезентативной фигурой, игрушкою в мировой игре, и то, что на
первых порах Казалось благословением неба – раннее коронование, высокое
рождение, – обернулось на деле проклятием. Всякий раз как она пытается быть
верной себе, отдаться своему чувству, своим настроениям, своим истинным
склонностям, судьба жестоко наказывает ее за нерадивость. Шателяр лишь первое
предостережение. После детства, лишенного всего детского, она, пользуясь
короткой передышкой до того, как во второй, как в третий раз ее теле, ее жизнь
отдадут чужому мужчине, выменяют на какую-нибудь корону, – пытается хотя бы
несколько месяцев быть только молодой и беспечной, только дышать, только жить и
бездумно радоваться жизни; и тотчас жестокие руки отрывают ее от беспечных игр.
Встревоженные этим происшествием, торопят регент, парламент и лорды с
заключением нового брака. Пусть Мария Стюарт изберет себе супруга; разумеется,
не того, кто придется ей по вкусу, но такого, кто укрепит могущество и
безопасность страны. Давно уже ведутся переговоры, но теперь их возобновляют с
новой энергией; дядьки и опекуны трепещут, как бы эта ветреница какой-нибудь
новой глупостью не загубила свою честь и свой престиж. Снова закипел торг на
брачном аукционе: опять Мария Стюарт оттесняется в заклятый круг политики,
которая с первого до последнего часа держит ее в своей власти. И каждый раз как
она стремится теплым живым телом прорвать ледяное кольцо ради глотка воздуха,
неизменно губит она чужую и свою собственную участь.
6. Оживление на политическом аукционе невест
(1563-1565)
Две молодые женщины в ту пору – самые желанные невесты в мире: Елизавета
Английская и Мария Шотландская. Во всей Европе едва ли сыщется обладатель
королевских прав, еще не обладающий супругою, который не засылал бы к ним
сватов – будь то Габсбург или Бурбон, Филипп II Испанский или сын его дон
Карлос, эрцгерцог австрийский, короли Шведский и Датский, почтенные старцы и
совсем еще мальчики, юноши, и зрелые мужи; давно уже на политическом аукционе
невест не было такого оживления. Ведь женитьба на государыне – по-прежнему
незаменимое средство для расширения монаршей власти. Не войнами, а
матримониальными союзами создавались во времена абсолютизма обширные
наследственные права; так возникла объединенная Франция, Испанская мировая
держава и могущество дома Габсбургов. А тут неожиданно засверкали и последние
драгоценности европейской короны. Елизавета или Мария Стюарт, Англия или
Шотландия – тот, кто женитьбой приберет к рукам ту или другую страну, выиграет
мировое первенство; но здесь идет не только состязание наций, но и война
духовная, война за человеческие души. Ибо, случись, что британские острова
вместе с одной из владычиц достались бы соправителю-католику, это означало бы,
что стрелка весов в борьбе католицизма и протестантизма окончательно склонилась
в сторону Рима и «ecclesia universalis»
[*]
вновь восторжествовала в мире. А потому азартная погоня за невестами означает
здесь нечто большее, нежели простое семейное событие: в ней заключено решение
мировой важности.
Решение мировой важности… Но для обеих женщин, для обеих королев здесь
решается также и спор всей их жизни. Нерасторжимо переплелись их судьбы. Если
одна из соперниц возвысится благодаря браку, то неудержимо зашатается престол
другой; если одна чаша весов поднимется, неминуемо упадет другая. Равновесие
лжедружбы между Елизаветой и Марией Стюарт может сохраниться, пока обе не
замужем и одна – лишь королева Английская, а другая – лишь королева
Шотландская. Стоит одной чаше перевесить, и кто-то из них станет сильнее –
победит. Но неустрашимо противостоит гордость гордости, ни одна не хочет
уступить и не уступит. Только борьба не на жизнь, а на смерть может разрешить
этот безысходный спор.
Для блистательно развивающегося зрелища этого поединка сестер история
избрала двух артисток величайшего масштаба. Обе, и Мария Стюарт и Елизавета, –
редкостные, несравненные дарования. Рядом с их колоритными фигурами остальные
монархи того времени – аскетически закостенелый Филипп II Испанский,
по-мальчишески вздорный Карл IX Французский, незначительный Фердинанд
Австрийский – кажутся актерами на вторые роли; ни один из них и отдаленно не
достигает того духовного уровня, на котором противостоят друг другу обе
женщины. Обе они умны, но при всем своем уме подвержены чисто женским страстям
и капризам. Обе бешено честолюбивы, обе с юного возраста тщательно готовились к
своей высокой роли. Обе держатся с подобающим их сану величием, обе блистают
утонченной культурой, делающей честь гуманистическому веку. Каждая наряду с
родным языком свободно изъясняется по-латыни, по-французски и итальянски –
Елизавета знает и по-гречески, а письма обеих образным и метким слогом выгодно
отличаются от бесцветных писаний их первых министров – письма Елизаветы
несравненно красочнее и живее докладных записок ее умного статс-секретаря
Сесила, а слог Марии Стюарт, отточенный и своеобразный, нисколько не похож на
бесцветные дипломатические послания Мэйтленда и Меррея. Незаурядный ум обеих
женщин, их понимание искусства, вся их царственная повадка способны
удовлетворить самых придирчивых судей, и если Елизавета внушает уважение
Шекспиру и Бену Джонсону
[32]
, то Марией Стюарт
восхищаются Ронсар и Дю Белле. Но на утонченной личной культуре сходство между
обеими женщинами и кончается: тем ярче выступает их внутренняя
противоположность, которую писатели с давних времен воспринимали и изображали
как типично драматическую.
Противоположность эта такая полная, что даже линии их жизни выражают ее с
графической наглядностью. Основное различие: Елизавета терпит трудности в
начале пути, Мария Стюарт – в конце. Счастье и могущество Марии Стюарт
возносятся легко, светло и мгновенно, как встает в небе утренняя звезда;
рожденная королевой, она еще ребенком принимает второе помазание. Но так же
круто и внезапно свершается ее падение. Ее судьба как бы сгустилась в
три-четыре катастрофы и, следовательно, сложилась как драма – недаром Марию
Стюарт столь охотно избирали героинею трагедии, – в то время как восхождение
Елизаветы свершается медленно, но верно (почему здесь уместно только плавное
повествование). Ей ничто не давалось даром и не падало в руки с неба.
Объявленная в детстве бастардом и заточенная родной сестрой в Тауэр в ожидании
смертного приговора, эта скороспелая дипломатка вынуждена поначалу хитростью
отстаивать свое право на самое существование, на жизнь из милости. У Марии
Стюарт, прямой наследницы королей, на роду написано величие; Елизавета добилась
его своими силами, своим горбом.
