И тут, как всегда в минуты ответственных решений, проявляется с неотразимой
ясностью различие обоих темпераментов – Марии Стюарт и Елизаветы. Мария Стюарт
не знает колебаний, ее мужество нетерпеливо, у него жаркое дыхание и быстрая
поступь. Елизавета же, скованная робостью, медлит и тянет с решением; она еще
только размышляет, не вмешаться ли открыто, не повелеть ли государственному
казначею снарядить войско в помощь бунтовщикам, как Мария Стюарт уже нанесла
удар. Всенародно оглашает она грамоту, в которой начисто изобличает
бунтовщиков. «Мало того что они без счету захватили почестей и богатств, они бы
и Нас, и все Наше Королевство рады прибрать к рукам, чтобы владеть им по своей
воле, а Нам бы слушаться во всем их указки, – словом, они не прочь завладеть
престолом, а Нам разве что оставить титул, исправлять же все дела в государстве
предерзостно берутся сами».
Не теряя ни минуты, вскакивает отважная амазонка в седло. Сунув пистолеты за
пояс, в сопровождении закованного в золоченые латы молодого супруга и верных
присяге дворян, торопится она во главе наспех собранного войска навстречу
бунтовщикам. Не успели веселые гости отрезвиться, как свадебный поезд
превратился в военный поход. И эта безоглядная решимость приносит свои плоды.
Кое-кого из мятежных баронов оторопь берет перед этой новоявленной энергией,
тем более что подкреплений из Англии не видно, Елизавета вместо обещанной
помощи отделывается смущенными отговорками. Один за другим возвращаются они с
повинной к своей законной государыне, и только Меррей не хочет покориться;
всеми покинутый, он не успевает сколотить мало-мальски годное войско, как уже
разбит наголову и вынужден скрыться. До самой границы преследует его в
безумной, бешеной скачке победоносная королевская чета. Меррей едва уносит ноги
и в середине октября находит убежище на английской земле.
Полная победа – все бароны и лорды ее владений тесно сомкнулись вокруг Марии
Стюарт, впервые за долгое время Шотландия вновь припала к ногам своего государя
и государыни. На какой-то миг уверенность в своих силах так захлестывает Марию
Стюарт, что она подумывает, не перейти ли в наступление, не вторгнуться ли в
Англию, где, как она знает, католическое меньшинство с ликованием встретит
освободительницу; трезвые советчики с трудом сдерживают ее разгулявшуюся удаль.
Зато учтивостям конец – с тех пор как она выбила из рук противницы все ее
карты, в том числе и ту, что Елизавета прятала в рукаве. Брак по собственному
выбору был первой победой Марии Стюарт, разгром мятежников – второй; открыто,
уверенно может она теперь смотреть в глаза своей «доброй сестрице» за
кордоном.
Если положение Елизаветы и раньше было незавидным, то после разгрома ею
выпестованных и обнадеженных бунтовщиков ей приходится и вовсе туго.
Разумеется, всегда существовал и существует у правителей обычай – в случае
поражения тайно навербованных в соседней стране повстанцев открыто их
дезавуировать, предоставив собственной участи. Но уж если кому не повезет, так
не везет до конца. Надо же случиться, чтобы какие-то деньги Елизаветы,
предназначенные для лордов, – явная улика – благодаря смелому нападению попали
в руки Босуэлу, заклятому недругу Меррея. А тут еще и вторая неприятность:
спасаясь от преследования, Меррей, естественно, бежал в страну, где его открыто
и тайно ласкали, – в Англию. Мало того, у побежденного хватило смелости
пожаловать в Лондон. Какой конфуз – попасться в двойной игре, когда до сих пор
ей все сходило с рук! Ведь допустить ко двору опального Меррея – значит задним
числом благословить мятеж. Если же она отвернется от тайного союзника и Тем
нанесет ему открытую обиду, чего только оскорбленный не способен наклепать на
свою милостивицу, о чем при иностранных дворах и знать не должно. Никогда еще
Елизавета не попадала в такую ловушку из-за своей двойной игры. Но недаром это
век прославленных комедий, и не случайно Елизавета дышит тем же пряным,
пьянящим воздухом, что Шекспир и Бен Джонсон. Природная актриса, она, как ни
одна королева, знает толк в театре и эффектных сценах. Хэмптон-корт и
Вестминстер
[38]
того времени могли смело
поспорить с «Глобусом» и «Фортуной»
[39]
по
части эффектных сцен. Едва лишь становится известно о прибытии неудобного
союзника, как его в тот же вечер призывает к себе Сесил, чтобы прорепетировать
с ним роль, которую тому завтра предстоит исполнить для реабилитации
Елизаветы.
Трудно выдумать что-либо более наглое, чем эта разыгранная наутро комедия. У
королевы сидит французский посланник, разговор идет – ведь ему и невдомек, что
он зван на веселый фарс, – о политических делах. Вошедший слуга докладывает о
прибытии графа Мелвила. Королева высоко вздергивает брови. Что такое? Не
ослышалась ли она? Неужто и вправду лорд Меррей? Да как же он осмелился,
презренный мятежник, обманувший ее «добрую сестрицу», явиться в Лондон? И что
за неслыханная наглость показаться на глаза ей, которая – весь мир это знает –
телом и душой предана своей милой кузине. Бедная Елизавета! Она не может
опомниться от удивления и негодования. И лишь после долгих колебаний решается
принять этого «наглеца», но только не с глазу на глаз. Нет, боже упаси! И она
не отпускает французского посланника, чтобы заручиться свидетелем своего
«искреннего» возмущения.
Выход Меррея. Серьезно и добросовестно ведет он свою роль. Уже самое его
появление говорит о том, что человек пришел с повинной толовой. Смиренно и
нерешительно, отнюдь не обычной своей горделивой и смелой походкой, облаченный
во все черное, приближается он, склоняет колено, как проситель, и обращается а
королеве на своем родном шотландском языке. Елизавета обрывает его и
приказывает говорить по-французски, дабы посланник мог следить за их беседой, –
пусть никто не посмеет сказать, что у королевы какие-то секреты с отъявленным
бунтовщиком. Меррей что-то смущенно бормочет, но Елизавета сразу же переходит в
наступление: она-де не понимает, как он, беглец и бунтовщик, восставший против
ее лучшего друга, отважился без зова явиться во дворец. Правда, у нее с Марией
Стюарт бывали разногласия, но ничего серьезного. Она всегда видела в
шотландской королеве родную сестру и надеется, что так будет и впредь. И если
Меррей не докажет, что лишь по недоразумению или защищая свою жизнь восстал он
против своей госпожи, она повелит бросить его в тюрьму и будет судить как
изменника. Пусть же Меррей перед ней оправдается.
