Итак, полдела сделано для освобождения Марии Стюарт, а между тем в Эдинбург
прискакали Меррей и другие опальные лорды; великий тактик и дипломат, Меррей не
был здесь во время убийства – попробуй докажи, что он к нему причастен; этот
пройдоха всегда выйдет сухим из воды. Но как только с грязной работой
покончено, он тут как тут, спокойный, величавый, самонадеянный, руки у него
чисты, и он готов пожать плоды чужих трудов. Как раз на этот день –
одиннадцатое марта – назначено в парламенте по высочайшей воле всенародное
оглашение его изменником, и – о, чудо! – его плененная сестра вдруг позабыла
старые счеты. Талантливая актриса – актриса поневоле, – она бросается к нему на
шею с таким же иудиным лобзанием, какими не далее как вчера приветствовал ее
муж. Нежно и проникновенно испрашивает она у опального бунтовщика братского
совета и помощи.
Меррей, и сам неплохой знаток человеческого сердца, правильно оценивает
положение. Он, без сомнения, призывал и благословлял убийство Риччо в надежде
расстроить тайные шашни Марии Стюарт с папизмом; для него черномазый интриган
был врагом протестантских, шотландских интересов и к тому же помехой для его
собственных властолюбивых планов. Но теперь, когда с Риччо благополучно
покончено, Меррей готов зачеркнуть былое, пойти на мировую: пусть
ослушники-лорды тотчас же снимут стражу, оскорбительную для королевского
достоинства Марии Стюарт, и вернут ей все прерогативы неограниченной
королевской власти. Она же должна забыть прошлые обиды и отпустить
патриотическим убийцам все их вины.
Мария Стюарт, у которой при пособничестве изменника-мужа готов и разработан
в мельчайших подробностях план побега, и не думает прощать убийц. Но, чтобы
усыпить бдительность бунтовщиков, она готова на великодушные уступки. Спустя
сорок восемь часов после убийства весь эпизод, вместе с растерзанным телом
Риччо, по-видимому, погребен и предан забвению: все притворяются, будто ничего
не случилось. Прикончили какого-то музыкантишку – велика важность! Скоро ни
одна душа не вспомнит о безвестном бродяге и в Шотландии водворится мир.
Устный пакт заключен. И все же заговорщики не решаются снять караул перед
покоями королевы. Какое-то смутное беспокойство гложет их. Наиболее догадливым
из них слишком знакома гордость Стюартов, чтобы поддаться на заманчивые
уверения, будто Мария Стюарт от чистого сердца готова простить и забыть подлое
убийство своего слуги. Им кажется, что куда вернее держать неукротимую женщину
под замком, отнять у нее всякую возможность мести: на свободе, чувствуют они,
она станет для них постоянной угрозой. Им также не нравится, что Дарнлей то и
дело бегает на ее половину и о чем-то подолгу шушукается с мнимобольной. Они по
опыту знают, как мало нужно, чтобы вертеть этим мозгляком, как вздумается.
Открыто говорят они о том, что Мария Стюарт хочет перетянуть его на свою
сторону. Они убеждают Дарнлея не верить ни одному ее слову и заклинают не
предавать их, в противном случае – справедливое пророчество! – и ему и ей
придется худо. И хотя лгунишка клянется, что все прощено и забыто, они
отказываются снять охрану, прежде чем королева письменно не гарантирует им
полную безнаказанность. Как для убийства, так и для отпущения убийства
домогаются эти друзья законности одного: писаной грамоты – «бонда».
Очевидно, многоопытным матерым клятвопреступникам мало сказанного слова – им
ли не знать, сколь оно эфемерно и легковесно! – подавайте им отпускную грамоту!
Однако Мария Стюарт не намерена официально обязываться перед убийцами – для
этого она слишком осторожна и самолюбива. Никто из этих негодяев не сможет
похвалиться «бондом» за ее подписью! Но, решив не давать заговорщикам
отпускной, она с тем большей готовностью изъявляет согласие: все, что ей нужно,
– это как-нибудь дотянуть до вечера. Дарнлею – он опять как воск в ее руках –
дается унизительное поручение удерживать в узде своих вчерашних сообщников
мнимой приязнью и обещаниями высочайшей подписи. Словно преданная нянька,
вертится он среди мятежников и вместе с ними вырабатывает текст отпущения;
остановка единственно за подписью Марии Стюарт. К сожалению, время позднее,
заверяет их Дарнлей: королева утомилась и почивает. Но он клянется – что стоит
лжецу солгать лишний раз! – завтра же утром вручить им грамоту за высочайшей
подписью. Раз король дает такое обещание, не верить ему – значит оскорбить его.
В доказательство своей доброй воли заговорщики снимают стражу у покоев
королевы. Марии Стюарт только того и нужно. Путь к побегу ей открыт.
Как только караульные ушли, Мария Стюарт вскакивает с мнимого одра болезни и
энергично готовится к отъезду. Босуэл, Хантлей и прочие друзья за стенами замка
давно предупреждены: в полночь оседланные лошади будут ждать у погоста в тени
ограды. Главное теперь – обмануть бдительность заговорщиков, и постыдное
поручение оглушить и одурманить их вином и знаками своей милости снова, подобно
другим неблаговидным делишкам, выпадает на долю Дарнлея. По приказу королевы он
зовет своих вчерашних сообщников на веселый пир, гости бражничают, и праздник
примирения затягивается до глубокой ночи; когда же собутыльники, нагрузившись,
отправляются на боковую, обуянный усердием Дарнлей даже не решается из
осторожности вернуться в покои королевы. Но лорды слишком уверены в своем
триумфе, чтобы быть начеку. Королева обещала их помиловать, сам король в том
порукой, Риччо покоится в земле, а Меррей вернулся в Шотландию – зачем же
раздумывать и оглядываться? Опьяненные вином и победой, заваливаются лорды на
отдых, чтобы отоспаться после тревожного дня.
Полночь, тишина стоит в коридорах спящего замка, как вдруг где-то наверху
осторожно приотворяется дверь. Ощупью крадется Мария Стюарт через помещения для
слуг и по лестнице – вниз, в подвал, откуда подземный ход ведет в кладбищенские
катакомбы. Ледяным холодом веет в мрачном подземелье, от вечной сырости каплет
со сводов и стропил. Зажженный факел отбрасывает пляшущие тени на черные, как
ночь, стены, на прогнившие гробы и сваленные в кучи человеческие кости. Но вот
повеяло свежим, чистым воздухом, они у выхода! А теперь только пересечь
кладбище и добежать до ограды, за которой ждут друзья с оседланными конями! Но
тут Дарнлей обо что-то спотыкается и едва не падает, королева подбегает, и оба
с содроганием видят, что стоят перед свеженасыпанным холмом – могилой Давида
Риччо.
Последний удар молота – он еще больше закалит броню, в которую одето сердце
оскорбленной женщины. Она знает: перед ней теперь две задачи – восстановить
побегом свою королевскую честь и даровать миру сына, наследника престола. А там
отмщение всем, кто так ее унизил! Отмщение и тому, кто сейчас по глупости
старается ей услужить! Не колеблясь ни секунды, вскакивает беременная на пятом
месяце женщина в мужское седло к Артуру Эрскину, верному начальнику ее
лейб-гвардии; под защитой чужого она чувствует себя в большей безопасности, чем
с мужем; кстати, тот, не дожидаясь, шпорит коня, торопясь унести ноги. Так
Эрскин и цепляющаяся за него Мария Стюарт мчатся галопом на одном коне все
двадцать с лишним миль до замка лорда Сетона. Там ей наконец дают коня и стражу
в две сотни, всадников. Новый день беглянка встречает уже повелительницей. К
обеду она доскакала до своего замка Данбар. Но вместо того чтобы отдохнуть,
дать себе покой, сразу же берется за дела: мало называться королевой, в такие
минуты должно бороться, чтобы и в самом деле ею быть. Она диктует и пишет
письма во все концы: надо кликнуть клич верным присяге дворянам, брать войско
против засевших в Холируде бунтовщиков. Жизнь спасена, но дело идет о короне, о
чести! Неизменно, когда настает час мщения, когда страсти пожаром бушуют в ее
крови, эта женщина не знает ни слабости, ни усталости; только в такие великие,
решающие мгновения открывается, какие силы таит в себе это сердце.
