Трагическая, раздираемая бурными страстями, сумрачная и романтическая, как
баллада, эта маленькая, обособленная, омытая морями страна на северной окраине
Европы – к тому же еще и нищая, ибо ее истощают нескончаемые войны. Несколько
городов – впрочем, какие же это города, – просто сбившиеся под защиту крепости
лачуги! – не могут разбогатеть или даже достичь благосостояния. Их вечно грабят
и жгут. Замки же аристократов, сумрачные и величавые развалины коих высятся и
по сей день, ничем не напоминают настоящих замков, кичащихся своим великолепием
и придворным блеском, эти неприступные крепости предназначались для войны – не
для мирного гостеприимства. Между немногочисленными разветвленными
аристократическими родами и их холопами отсутствовала столь необходимая
государству благотворная сила деятельного среднего сословия. Единственная
густонаселенная область между реками Твид и Ферт лежит слишком близко к
английской границе, и набеги то и дело разоряют ее и опустошают. На севере
можно часами бродить вокруг одиноких озер, по пустынным пастбищам или дремучим
лесам, не встречая ни селения, ни замка, ни города. Деревни здесь не лепятся
друг к другу, как в перенаселенных краях Европы: здесь нет широких дорог,
несущих в страну торговлю и деловое оживление, ни пестрящих вымпелами рейдов,
как в Голландии, Испании и Англии, откуда отплывают корабли, спеша в далекие
океаны за золотом и пряностями; население еле-еле кормится, пробавляясь
овцеводством, рыбной ловлей и охотой, как в дедовские времена; по своим обычаям
и законам, по благосостоянию и культуре Шотландия той поры не меньше чем на
столетие отстала от Англии и Европы. В то время как в портовых городах
повсеместно возникают банки и биржи, здесь, словно в библейские дни, богатство
измеряется количеством земли и овец. Все достояние Иакова V, отца Марии Стюарт,
составляют десять тысяч овец. У него нет ни сокровищ короны, ни армии, ни
лейб-гвардии для утверждения своей власти, ибо он не может их содержать, а
парламент, где все решают лорды, никогда не предоставит королю действительных
средств власти. Все, что есть у короля, помимо скудного пропитания, дарят ему
богатые союзники – Франция и папа; каждый ковер, каждый гобелен, каждый
подсвечник в его дворцовых покоях и замках достался ему ценой унижения.
Неизбывная нищета, подобно гнойной язве, истощает политические силы
Шотландии, прекрасной, благородной страны. Нужда и алчность ее королей, солдат
и лордов делают ее игрушкой в руках иноземных властителей. Кто борется против
короля и за протестантизм, тому платит Лондон; кто борется за католицизм и
Стюартов, тому платят Париж, Мадрид и Рим; иностранные державы охотно покупают
шотландскую кровь. Спор двух великих наций о первенстве все еще не решен,
поэтому Шотландия – ближайшая соседка Англии – незаменимый партнер Франции в
игре. Каждый раз, как английские войска вторгаются в Нормандию, Франция
нацеливает этот кинжал в спину Англии, и воинственные скотты
[*] немедленно переходят the border
[*], угрожая своим auld enimies
[*]. Но и в мирное время шотландцы – вечная угроза Англии.
Поэтому укрепление военных сил Шотландии – первейшая забота французских
политиков; Англия же, стравливая лордов и разжигая в стране мятежи, стремится
подорвать эти силы. Так несчастная страна становится кровавым полем столетней
войны, и только трагическая судьба еще несмышленого младенца окончательно решит
этот спор.
Какой великолепный драматический символ: борьба начинается у самой колыбели
Марии Стюарт! Младенец еще не говорит, не думает, не чувствует, он едва шевелит
ручонками в своем конверте, а политика уже цепко хватает его нерасцветшее
тельце, его невинную душу. Таков злой рок Марии Стюарт, вечно втянута она в эту
азартную игру. Никогда не сможет она беззаботно отдаться влечениям своей
натуры, постоянно ее впутывают в политические интриги, делают объектом
дипломатических уловок, игрушкой чужих интересов, всегда она лишь королева или
претендентка на престол, союзница или враг. Не успел гонец доставить в Лондон
обе вести, что Иаков V скончался и что у него родилась дочь, наследная
принцесса и королева Шотландии, как Генрих VIII Английский решает заручиться
этой драгоценной невестой для своего малолетнего сына Эдуарда; еще
несложившимся телом, еще дремлющей душой распоряжаются, как товаром. Но
политика не считается с чувствами, она принимает в расчет только короны,
государства и права наследования. Отдельный человек для нее не существует, он
ничего не значит по сравнению с мнимыми и реальными целями всемирной игры.
Правда, в этом конкретном случае намерение Генриха VIII обручить
престолонаследницу Шотландии с престолонаследником Англии разумно и даже
гуманно. Непрерывная война между двумя братскими странами давно утратила всякий
смысл. Перед народами Англии и Шотландии, живущими на одном острове, под
защитой и угрозой одного моря, родственными по происхождению и условиям жизни,
несомненно, стоит одна задача: объединиться. Природа на сей раз недвусмысленно
явила свою волю. И только соперничество обеих династий Тюдоров и Стюартов
препятствует выполнению задачи. Если бы удалось благодаря этому браку
превратить спор в союз, общие потомки Стюартов и Тюдоров стали бы одновременно
править Англией, Шотландией и Ирландией, и объединенная Великобритания могла бы
отдать свои силы более сложной борьбе – за мировое первенство.
Но такова ирония судьбы: едва лишь в политике в виде исключения блеснет
ясная, разумная идея, как ее искажают неумным исполнением. Сначала все идет как
по маслу: сговорчивые лорды, которым щедро заплачено, охотно голосуют за
брачный договор. Однако умудренный опытом Генрих VIII не удовлетворяется
клочком пергамента. Ему слишком хорошо знакомы лицемерие и жадность этих
благородных господ, и он понимает, что на них нельзя положиться и что за
большую сумму они тут же перепродадут малютку королеву французскому дофину. А
потому Генрих VIII требует от шотландских посредников в качестве первейшего
условия немедленной выдачи ребенка. Но если Тюдоры не верят Стюартам, то
Стюарты платят им тою же монетой; особенно противится договору королева-мать.
Набожная католичка, дочь Гизов
[8]
не хочет
отдать свое дитя вероотступникам и еретикам, а кроме того, не требуется большой
проницательности, чтобы обнаружить в договоре опасную ловушку. Особым,
секретным пунктом посредники обязались в случае преждевременной смерти ребенка
содействовать тому, чтобы «вся полнота власти и управление королевством»
перешли к Генриху VIII. Тут есть над чем задуматься! От человека, который уже
двух жен отправил на эшафот
[*], всего можно
ждать: в своем нетерпении завладеть желанным наследством он еще, пожалуй,
постарается, чтобы ребенок умер поскорей – и не своею смертью; поэтому
заботливая мать отклоняет требование о выдаче малютки Лондону. Сватовство едва
не приводит к войне. Генрих VIII посылает войска, чтобы захватить драгоценный
залог, и отданный по армии приказ красноречиво говорит об откровенной
бесчеловечности века: «Его Величество повелевает все предать огню и мечу.
Спалите Эдинбург дотла и сровняйте с землей, как только вынесете и разграбите
все, что возможно… Разграбьте Холируд и столько городов и сел вокруг Эдинбурга,
сколько встретите на пути; отдайте на поток и разграбление Лейт и другие
города, а где наткнетесь на сопротивление, без жалости истребляйте мужчин,
женщин и детей».
