- Ника, Ника, - Дима успокаивающе погладил ее по руке, от чего она снова дернулась, словно ее ударило током. – Не устраивай сцен. Мы не дома.
- Мама, я спать хочу! – заныл Артур, вытирая руки о скатерть.
- А как же торт? – удивилась Эсфирь Ароновна. – Разве ты торт не будешь? И мороженое? Полина, готовь чай!
- Ой, мам, дай отдышаться, - взмолилась Евгения. – Мы еще от обеда отойти не успели, а тут такой стол. И ты говоришь, еще торт.
- Ну, ты-то всегда ковырялась, как воробей. За других не говори! Виктория, отведи Артура в вашу комнату, Полина ему туда торт принесет. Артурчик, иди поцелуй бабулю. Можешь лечь в постель и есть там тортик.
- А как же зубы чистить? – удивился мальчик.
- Сегодня можешь не чистить.
- Но… - попыталась возразить Виктория, однако Эсфирь Ароновна повелительным жестом заставила ее замолчать.
- Сегодня мой день рождения. И вы у меня дома. А у себя дома будете делать то, что сочтете нужным. Все понял, мой сладкий? – она притянула к себе вяло сопротивлявшегося Артура. – Сегодня все можно. Даже есть торт в постели и не чистить зубы.
Валерий молча закатил глаза к потолку. Виктория, бормоча себе под нос что-то злобное, резко схватила сына за руку и потащила наверх. За ними поспешила Полина с огромным куском шоколадного торта на тарелке.
Время тянулось мучительно. Есть никому особенно не хотелось. Говорить было не о чем, расходиться - рано. Никита снова вспомнил рассказ Погодина. Полина споро собрала грязную посуду, принесла кофе и сладкое – торт, конфеты и мороженое.
Что-то Никите показалось странным, какая-то совершенно ерундовая деталь. Ерундовая и незаметная. Крохотный такой штришок. Что-то было не так.
- Ты ничего не замечаешь? – шепотом спросил он Свету.
- Чего именно? – удивилась она.
- Не знаю. Чего-то такого… эдакого.
Света скользнула взглядом по хмурой Анне, по ковыряющему мороженое Костику, по зябко обхватившей себя руками Веронике.
- Да вроде, нет, ничего особенного.
- Может быть, хватит шептаться? – Эсфирь Ароновна сказала это тихо, но как-то… пронзительно, так, что Никита от неожиданности вздрогнул. – Неужели тебе, Никита, неизвестны элементарные правила приличия? Или мама в детстве не говорила: «Где больше двух, говорят вслух»? А интимности будете говорить друг другу в спальне.
- Ну, ба! – вспыхнула Света.
- Может, лучше споем? – торопливо перебила ее Зоя. – Помните, как раньше пели?
Не дожидаясь ответа, она затянула «То не вечер», высоким и чистым, но резковатым и поэтому не слишком приятным голосом. Подтягивать никто не спешил. Алексей, глядя на Марину, украдкой повертел пальцем у виска.
- У-у-у!!!
Зоя ошарашенно замолчала.
- Что… это? – со звоном уронив ложку, спросила Вероника.
Вой доносился из сада. Яростный и тоскливый, он то наливался силой, то почти стихал до жалобного поскуливания. От него по спине бежали мурашки и холодело в животе.
- Кажется, это собака, - предположил Никита.
- Ну понятно, что не крокодил, - с раздражением бросил Алексей. – Только какого черта она воет? Может, на луну?
- Какая там луна! – возразил Костик. – Я выходил на веранду покурить – все небо тучами затянуто, гроза идет.
- Вообще-то собаки воют к покойнику, - глубокомысленно заявила Вероника.
- Типун тебе на язык, дура! – рявкнул Дима. – И два под язык.
Вероника только зябко поежилась и еще плотнее обхватила себя руками.
- Ника, тебе холодно? – заботливо поинтересовалась Анна.
- Знобит.
- Ну, в твоем положении это нормально. А голова не кружится? Не тошнит?
Тут началось то, чего Вероника и боялась: дамы, словно вспомнив о ее интересном положении, наперебой бросились вспоминать все свои беременности и давать советы. Она кивала головой и делала вид, что слушает. Голова действительно начала кружиться. Чертова собака продолжала выть. Ей показалось, что если эта тварь немедленно не заткнется, случится что-то ужасное.
- Да сделайте вы что-нибудь! – едва сдерживая слезы, закричала она.
Костик встал, поглаживая вздувшуюся щеку, вышел в холл, открыл дверь.
- Конрад, фу!
Конрад продолжал выть. Он выдавал просто невероятные модуляции, срываясь на тоненький, похожий на всхлип, лай. Невнятно выругавшись, Костик спустился в сад, но не успел еще дойти до будки, в которой жил седой ретривер, как собака замолчала, вздохнула тяжело и спряталась.
- Что ты с ним сделал? – спросил Костика Андрей.
- Ничего. Он сам заткнулся. Может, приснилось что?
- Может, телевизор принести? – зевнув, предложил Алексей, но Эсфирь Ароновна бросила в его сторону такой яростный взгляд, что он втянул голову в плечи. Все его самоуверенное нахальство как ветром сдуло, злорадно отметила про себя Марина.
- Тихо! – наморщил лоб Вадик. – Слышите? Что это такое?
Где-то хлопнуло от порыва ветра незакрытое окно, зашумели сосны. Коротко, как-то робко громыхнуло.
- Гроза, - еще шире зевнул Алексей.
- Да нет. Это колокол. Слышите?
Колокольный звон звучал тихо и глухо, словно сквозь слой ваты, порой совершенно заглушаемый порывами ветра. Никита, которому в монастыре доводилось помогать звонарю, прислушался и подумал, что это, пожалуй, погребальный перебор: поочередно во все колокола, начиная с самого меньшего. Только вот без конечного радостного трезвона, призванного вселить надежду на всеобщее воскресение. Впрочем, мысль эту он придержал при себе.
Эсфирь Ароновна встала, резко отодвинув стул. Губы ее были сжаты так плотно, что исчезли совсем. Казалось, она хочет что-то сказать, но не может найти слов.
- Ма, успокойся, это, наверно, Петрович шалит, - потянул ее за руку Валерий. – Нажрался и трезвонит.
- Я давно говорила, гнать его надо! – злобно прошипела Галина.
- Тогда займи его место! – повернулась к ней Эсфирь Ароновна. – Попадьей не смогла стать, так будешь сторожихой.
Галина вскочила, сощурившись так, что глаза превратились в совершенно восточные щелки. На скулах выступили некрасивые красные пятна. Анна попыталась схватить дочь за рукав, но та вырвалась и выбежала из комнаты.
- Эй, мужики, пойдемте, настукаем Петровичу этому по башне, - лениво предложил Алексей. – Костя, Вадик, идем? А ты, полковник, как, с нами?
Никита подумал, что вряд ли в колокол звонит сторож – если учесть степень его отключки. Скорее уж тот, кто взял у него ключи. Ему стало любопытно, хотя где-то в глубине копошилось неприятное предчувствие.
- Пойдем, - он встал, словно против желания. – Только фонарик надо взять.
