Пацан кивнул и шмыгнул носом.
– Ну так вот. Я ж ему, ущербному, сразу сказал. Просто. Выбери, кто жить будет – ты или наследник твой. Элементарно, понятно, логично. Нет, стал выдумывать небылицы, строить из себя крутого, гоняться за мной, как ненормальный. Ни два ни полтора. Вся проблема яйца выеденного не стоит. Если верующий – то сыном рассчитайся, да и все. Если прагматик – то себя убей. Кого ты любишь больше – Бога или сына, в конце концов? Ну, монету, на худой конец, подкинь, там всего два варианта. Не понимаю! Где тут проблема выбора, а, Коля? Ты что, незаменимый? Один во всем мире? Вундеркинд, может? Да такой же тупой выродок, каких миллионы. Зачем тебя беречь? Родит еще десяток, не перетрудится… Ну хорошо… Пусть он тебя любит, к примеру. Тоже понятно. Убей себя и не делай трагедии на пустом месте. Может быть, Влад незаменимый, уникальный, может, он на этом свете кому-нибудь нужен? Ну что за ересь… Твой папа, Коля, Бога обмануть решил. Он ни себя, ни тебя – обоих хочет спасти. А с Богом, Коля, не играют. Его либо любят, либо ненавидят и в любом случае уважают. Папа твой – два раза трус. В жизни, как и в шахматах, есть правила. И если ты правила нарушаешь, если ты не черные, не белые, а серые фигурки на клеточки ставишь, то вся система, вся вселенная тебя на куски рвет. В общем, так… Я твоему папе постараюсь еще один шанс дать. Времени, конечно, мало, и я очень, очень сильно рискую, но если я глаза и руки Господа, то кто, кроме меня? Сиди, Коля, жди. Я могу вернуться, а могу и нет. И даже не знаю, что для тебя лучше. Я ведь тоже… всего лишь фигура…
Через пять минут моя машина вылетела из ворот гаража и умчалась в сторону центра. Проехав пару кварталов, я понял, что нервничаю. Это было необычное, давно забытое ощущение. Оно по-своему меня даже обрадовало, но я усилием воли приказал вернуть себе свои законные пятьдесят эмоциональных градусов. Нельзя выходить из себя. Нельзя радоваться, нельзя грустить. Это распыляет внимание и ухудшает реакцию. Любая эмоция укорачивает жизнь, она разрушает организм, делает тебя слабым.
Я покрутил головой, от чего в шее хрустнуло, сжал руль и снизил скорость перед поворотом. Аккуратно оглядел все зеркала и очень плавно поехал по своей полосе. Ладья должна ходить прямо, иначе это не шахматы, а черт знает что. Я не привношу в этот мир никакого сумбура и не нарушаю никаких устоев. Я – часть физического мира, в котором все предметы тяжелее воздуха падают вниз. Почему же эта сволочь хочет летать, да еще и криво, хотел бы я знать? Есть же физика, в конце концов…
Я рекордно быстро доехал до центра, свернул на Советскую, вставил в резервный сотовый батарею и решительно набрал номер Гиреева. Я знал, что на звонок ответят, потому что выхода у них не было. Так и случилось.
– Алло, – ответил шуршащий голос. Я его знал, и знал, почему он шуршит. У Милевича были сожжены связки, поэтому он всегда слегка покашливал. Но даже если бы не покашливал, мне бы хватило этого листопадного шуршания, чтобы узнать его голос из миллиона.
– Милевич, – сказал я, – передай Владу, что у него еще есть время, пусть спасает сына! Нельзя ему сейчас играть! Минут сорок пять всего осталось!
На том конце помолчали, что-то щелкнуло и очень быстро задвигалось. Побежали сразу несколько человек и, судя по всему, в разные стороны.
– Владимир Геннадиевич скончался около часа назад. А кто это говорит?
– Милевич! Это Камень говорит, и если ты не передашь ему мои слова немедленно, то можешь считать виновным в смерти мальчика лично себя!!! Ты понял меня?
– Понял, но не могу же я передать слова покойнику!
Конечно, Милевич очень грамотно себя вел, но он ведь не знал, что со мной так нельзя. Я физически задыхался от липкого, скользкого, бессмысленного вранья. Как ему еще объяснить?
Тварь… Впрочем, я тоже могу врать. И даже уверенно:
– Датчик пульса, Милевич. У трупа не может быть сердцебиения. Это-то ты хоть понимаешь?
Милевич помолчал. Он не стоял тупнем все это время. Я чувствовал, как он жестами отдал десяток приказаний, не меньше. Но голос был ровным.
Если бы у меня был обычный слух, я бы ничего не заметил. Но я знал, что там сумасшедшее движение, я впитывал его ухом и понимал, что у меня очень мало времени. Уже сейчас ко мне несутся несколько машин. Они еще не знают, как выглядит мой автомобиль и тем более – я, но они уже перекрывают дороги. Все, больше нельзя…
– Я не понимаю вас, – все так же ровно сказал Милевич, – еще раз повторяю, что Владимир Геннадиевич скончался… Даже не знаю, чем и как я могу вам помочь…
– Милевич, – перебил я, – не будь идиотом, звони хозяину. Отбой!
Я отключился, быстро вытащил батарею из телефона, бросил все в сумку на соседнем сиденье, плавно тронулся, завернул за угол и тихонько поехал, смотря во все глаза. Любая из встречных машин могла охотиться на меня. Любая… Поэтому я и не спешил домой. Через два или три квартала я остановился возле кафе, с трудом припарковался, взял с собой сумку, внимательно осмотрел салон и пошел пить кофе…
29
Второй этаж в этом доме был невысоким. Поэтому Влад сбросил вниз кожаный плащ, перелез через перила, не очень ловко повис на руках, держась за бетонную плиту балкона, покачался и спрыгнул. Земля встретила его жестко, но не покалечила. Гиреев встал, отряхнулся, подобрал плащ и под пристальным взглядом невольного свидетеля пошел по тротуару.
Через несколько минут сзади подъехал черный джип и посигналил.
Влад оглянулся, кивнул и подошел к двери водителя:
– Сереж, ты сейчас давай мне ключи и свободен.
– Геннадич, ты же выпил! Мне Милевич голову оторвет!!!
– Да что я там выпил! – сплюнул Гиреев. – Не бузи. У тебя кто начальник? Я или Миля? С ума вы тут все без меня посходили… Давай без разговоров!!!
Сергей покачал головой, вылез из машины и освободил место шефу. Тот не без труда залез, посмотрел на своего водителя и сказал:
– Ты девяностый псалом знаешь?
– Что? – не понял тот.
– Молитва такая. Песнь Давида. «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится…» Очень мощная, говорят.
– Нет, не знаю… – удивился водитель.
– А я хоть и знаю, да поздно… Дай мне свой сотовый, Сережа, на время… Да, и передай Наталье, что… впрочем, неважно…
И он резко рванул с места…
Через пять километров он позвонил по сотовому телефону, сказал пару фраз и кинул его на сиденье.
Через десять километров Влад посмотрел вправо на дисплей бортового компьютера. 17:47. «Успеваю!» – подумал он и даже чуть убрал газ. Еще на ладонь ушел от обочины. За минуту до этого он неприятно попал на нее двумя колесами, и автомобиль слегка потащило. Влад рефлекторно сработал рулем, и машина выровнялась. «Рано!» – почти улыбнулся он и рванул дальше. На самой полосе снега не было. Тысячи и тысячи автомобилей давно размели его, распылили, раздавили и уничтожили. А на обочине снег, тот что поближе, был сплющенным и лоснящимся, тот что на краю – тяжелым, ноздреватым, пропитанным синей водой. «А может, и не рано…» – передумал Гиреев и увеличил скорость. До поста ДПС оставалось километра два.
