Хижина стояла темная. Кевин приблизился на несколько шагов. Леон находился у Рыжего Медведя. Эти полоумные негодяи все больше теперь становились неразлей вода. План Кевина состоял в том, чтоб ловко стибрить щепотку из запасов Леона и быстренько насладиться ею. Только так сможет он пережить этот момент, несомненно тяжелейший за всю его жизнь. Основного запаса он трогать не будет.
Основной запас, их кормилец и источник их доходов, был заперт в каменном блочном сарайчике без окон, расположенном дальше по берегу. За его неприкосновенность отвечал Леон, державший ключи постоянно при себе.
Кевин стоял прислушиваясь. Тишина. Из хижины — ни звука. Надо быть осторожным: мало ли что они там в хижине задумали. Он вспомнил, как кровь текла по затылку Клыка, как странно он шел пошатываясь — видно, тело не повиновалось сигналам мозга.
— Поехали, — сказал Леон, прикончив Клыка. — За рулем теперь я.
Он бросил бейсбольную биту в багажник «транс-эма» и сел на водительское место. Кевин сел рядом с ним. Кресло было еще теплое после Клыка.
Леон выезжал со стройки медленно — у машины низкая посадка, как бы не пробить картер двигателя на таких рытвинах, — но глаза его горели возбуждением, а щеки пылали так, будто он только что выиграл престижную гонку.
— Нет, ты видел, как этот кретин пытался уйти? Вот что значит не соображать ничего, не понимать, что все кончено и нечего трепыхаться! Две пули в голову я ему запузырил. Две! А он еще рвется тут расхаживать! Ты видел?
— Угу. Видел.
— Слушай, у меня в машине крови-то нет, а? На приборной доске крови не заметно?
— Нет. Чистая как стеклышко.
— А на сиденье и рядом? Наклонись, посмотри!
Кевин наклонился.
— Нет, думаю, справились хорошо. Без подтеков. А вот пистолет, как выяснилось, ни к черту. Но ничего — я его битой припечатал. Саданул что надо! Разом дух вон!
Когда Клык, спотыкаясь, выбирался из машины, кровь из его пулевых ран текла ручьями, наподобие растрепанных волосяных прядей.
— А ведь знал, подонок, что делает. Уговор был четкий: о деле — никому и никогда. Ни единой живой душе. Я в этом смысле чист, а ты, Кевин? Может, говорил кому? Рассказывал, как мы этих викингов проклятых обчистили?
— Нет-нет. Я ни с кем об этом не разговаривал.
— Так и надо, парень. Вот и я не говорил. А с Клыком тут, конечно, сложности возникли. Ему в башку ничего не втемяшишь — слишком уж тупой этот Клык-Курлык.
— Да, — только и выдавил из себя Кевин. — Клык-Курлык…
Леон окинул его взглядом. Глаза Леона блеснули.
— А ведь ты испугался! Ручаюсь!
— Я просто от неожиданности, Леон.
— Испугался так, что поджилки трясутся! Признавайся!
— Ты прав, испугался. И страх еще не прошел. Не прошел.
— Не волнуйся, Кев. Ты привыкнешь. Только слушайся Рыжего Медведя, и все. Рыжий Медведь знает, что делает. А ты привыкнешь. Все в порядке. Ты делаешь то, что должен делать. А Клык знал условия игры, но решил сыграть по-своему. Кинул карту и проиграл.
— Проиграл крупно.
— Это только справедливо, — сказал Леон. — Болтливый язык мог всех нас погубить.
Он свернул на Одиннадцатое шоссе. Мотор взревел, мощный двойной выхлоп, и «транс-эм» ринулся в направлении к югу.
— Это справедливо, — опять повторил Леон. — Все, как и должно быть.
Наркоманы быстро учатся примечать, где им может обломиться. Потому Кевин знал, что свой личный запас Леон хранит в хижине под половицей. По этой же причине однажды, когда Леон зачем-то на секунду отлучился из хижины, Кевин сдвинул изнутри шпингалет на нужном ему окне. Спать с открытыми окнами было еще рано, так как ночи на озере стояли холодные. К тому же сеток не было, а в открытое окно летела бы мошкара, сейчас кружившая вокруг Кевина.
Отпертое окно находилось с задней стороны хижины, и от дома Рыжего Медведя его видно не было. Кевин приподнял фрамугу дюймов на восемь или десять. Подтянулся, пролез в щель и опустился на руки на пол.
В хижине он прямиком направился к тайнику под кроватью Леона и вскрыл половицу. Спрятанных там бумажных пакетиков с товаром хватило бы, чтобы уложить стадо слонов, но Кевин взял лишь один пакетик и заменил его таким же с сахарным песком, заготовленным заранее. То-то расстроится какой-нибудь бедолага.
Лицо Клыка. Изумленные вытаращенные глаза. Звук, с каким ломается кость о дерево. Кевин никогда не забудет этот звук. При воспоминании об этом ноги начали дрожать так сильно, что он едва не упал, вылезая из окна. Спрыгнул так неуклюже, что чуть не сломал ногу в щиколотке.
Он продирался сквозь заросли обратно к своей хижине. Не хватало еще столкнуться с Леоном! Новым Леоном. Нет, он знал о его жестокости. Были разок-другой случаи, по которым можно было это понять. А как он исколошматил того парня в пабе, Кевин сам видел. Но теперь ему казалось, что Медведь разбудил истинного зверя, дремавшего у Леона в груди. Некое кошмарное существо.
Кевин мчался назад, опережая вившуюся за ним мошкару. Добежал до хижины, запер дверь. Надо отсюда удирать. Это точно. Но сначала необходимо хоть немного успокоиться, обрести ясность мысли.
Он вытащил ложку, которую прятал в стенной обшивке, приготовил зелье, подогрев его на ронсоновской зажигалке. Набрал молочно-белый раствор в шприц. На этот раз сомнения, куда колоть, у него не возникло. Перевязав руку брючным ремнем и крепко стянув, он накачал себе вену и воткнул в нее иглу. Когда он ослабил ремень, в мозг ударила волна почище всякого оргазма. Спустя несколько минут он спрятал свой инструментарий и забрался в постель. Свернулся калачиком, зажав руки между колен. По нервам разливалось блаженство. Живот омывала волна опиума пополам с расплавленным шоколадом.
— Так ты поедешь со мной, Кевин? — настойчиво лез в ухо голос Терри. И в сотый раз Кевин пожалел, что сестра не замужем и никак не оставит его в покое.
— Ты поедешь, ты вернешься со мной, Кевин? — Зеленые глава молили, так молили его. Кевина захлестывали ее любовь и забота.
— О Терри, — попросил он, — оставь меня, будь добра, а? — Наркотик заставлял его при этом глупо хихикать.
Волны наслаждения превратились в медленные валы, а мозг стал прозрачным и сияющим, как море на Багамах. Раскаянию и страху не место в этом небесном блаженстве.
И маленькая черная фигурка на фоне этой синевы почти теряется, поглощаемая ею, — так еле заметная мушка ползет по экрану телевизора. Но это не мушка, это человечек, маленький, словно увиденный с неправильного конца бинокля, и человечек машет Кевину.
Кевин улыбнулся: человечек сообщал ему хорошую новость. Хотя он и не совсем разбирал слова, он знал — новость эта хорошая.
Человечек звал его. Махал руками и звал, звал из синего простора. Как машет потерпевший аварию летящему над ним самолету. Кевин и был этим самолетом. Лица потерпевшего он не мог разглядеть, но знал, что это Клык.
