Кадр третий. Она не помнит, в тот же день это было или на несколько дней позже. Она в «гостевой хижине» запихивает вещи в рюкзак. Сердце колотится, и единственное ее желание — бежать. Кевин запропастился где-то, а она знает, что ей необходимо поскорее убраться отсюда, из этой хижины, из этого лагеря. Руки дрожат так сильно, что она не может застегнуть молнию на рюкзаке. Дверь открывается — беззвучно, без стука, — и она вскрикивает.
На пороге стоит Рыжий Медведь — черный силуэт в светлом прямоугольнике дверного проема.
Она роняет рюкзак, наклоняется, чтобы поднять его, опять роняет.
— Вам пора уезжать от нас, — произносит Рыжий Медведь довольно дружелюбно.
— Я знаю, знаю. Вот уже вещи складываю.
Она отступает назад, за койку, инстинктивно желая увеличить расстояние между собой и Рыжим Медведем.
— Кевин отвезет меня в город.
— Кевина сейчас нет. Он уехал на некоторое время.
— Тогда я сяду на автобус.
— До автобуса несколько миль. Я распоряжусь, чтобы вас отвезли.
— Ничего. Не стоит беспокоиться. Я поймаю попутку.
— Я не могу этого допустить. — Рыжий Медведь не снимает темных очков, но она чувствует, как он оглядывает ее с ног до головы. — Вас могут изнасиловать. Вас когда-нибудь насиловали, Терри?
Терри растерянно молчит. Ответ, конечно, отрицательный, но его и не требуется.
— Я ничего не видела. Клянусь.
Рыжий Медведь все еще стоит неподвижно — сгусток тьмы в дверном проеме.
— Я ничего не видела, — опять повторяет она. — Я не собираюсь никому ничего рассказывать.
— Конечно, не собираетесь. Ведь это было бы плохо для Кевина. А мы же оба не желаем ему зла, верно?
И он уходит.
Но что она видела? И кто прогнал ее из лагеря? Припомнить это Терри не может. Последнее ее воспоминание о лагере — это распахнутая пустая дверь. Сейчас Терри поднимается с пола. В раковину теперь бежит чистая холодная вода. Горячей воды в доме нет, нет и электричества, чтобы подогреть воду. И все равно так приятно умыться, смочить лицо водой, как будто смывая страх, который вызывал в ней Рыжий Медведь.
Как бы оторвать от него Кевина? В мозгу начали возникать первые наметки плана, и она застыла перед раковиной, не выключая воды, надеясь, что наметки эти вскоре оформятся, приобретут более четкие очертания руководства к действию.
Она все обдумает, сопоставит и соединит воедино, а после — беги, беги, беги. Только на этот раз делать это они будут вдвоем.
30
— Объясните мне кое-что, Кардинал.
Сесть детектив-сержант Шунар Кардиналу не предложил. А если бы даже и предложил, сесть в кабинете было негде: каждый стул в нем служил той или иной частью лелеемой Шунаром картотечной системы, коль скоро нагромождение папок могло именоваться системой. Но при всей своей безалаберности от подчиненных Шунар требовал неукоснительного порядка и ответственности, почему в данный момент щеки его и пылали. Детектив-сержант страдал гипертонией, и когда он сердился, лицо его наливалось краской с удивительной скоростью.
— Объясните-ка мне, если сможете, каким образом удалось потеряться хорошенькой девушке с ярко-рыжими волосами и пластырем на голове. Как такое оказалось возможным и кто сторожил ее, когда это произошло?
— Дежурил Ларри Берк, но виноват я. Мне надо было проинструктировать его более четко.
Шунар покачал головой и покраснел еще больше:
— Избавьте меня от полицейской солидарности и покрывательства. Берк облажался — вот в чем суть.
Кардинал как мог объяснил произошедшее. Счастье еще, что Берк не был в непосредственном подчинении у сержанта.
— Вы, надеюсь, разослали ориентировку на девушку?
— Да. В ту же секунду, как узнал.
— Чертов Берк. Задам я ему перцу!
Раздался звонок, и Шунар снял трубку переносного телефона.
— Хорошо, я ему скажу, — произнес он и повесил трубку. — Боб Брэкет приехал и ждет вас. Счастливо отделались.
Боб Брэкет был маленьким кругленьким человечком с золотой серьгой в ухе. При первом взгляде на него трудно было предположить, что этот шарик был самым находчивым и остроумным адвокатом Алгонкин-Бей. Неудивительно, что он доставлял немало хлопот полицейскому управлению в роли стойкого защитника криминальных слоев, рыцаря судебных поединков, где для него не существовало никаких препон и никаких авторитетов. Стиль его выступлений был столь безукоризненно гладок и изыскан, что многие простодушные следователи обоих полов (ибо в зале суда Брэкет забывал о половых различиях, отстаивая тем самым полное равноправие женщин) далеко не сразу осознавали, что их выводы совершенно изничтожены, высмеяны и дискредитированы.
— Прошу учесть и занести в протокол, детектив Кардинал, что мой клиент вовсе не обязан был являться сюда. — Усевшегося за стол допросов Брэкета почти скрывали раскрытый портфель и шляпа. — Во-первых, у вас нет судебного постановления, а во-вторых, местожительство его вне вашей юрисдикции.
— Я это понимаю, мистер Брэкет. Почему и вызвал вас, хотя мог бы обратиться в полицию провинции Онтарио. Уверен, что они были бы только счастливы изловить для нас парочку-другую байкеров.
— Почему же вы не обратились к ним?
— Хотел, чтобы эта встреча прошла максимально гладко. Ведь единственная наша цель — это выявить очевидных подозреваемых.
— Прекрасно. И отметьте, пожалуйста, что мистер Лассаль находится здесь исключительно из чувства гражданской ответственности и долга перед погибшим товарищем.
— Речь идет о байкерах, мистер Брэкет, а вовсе не о ветеранах войны.
— Я лишь подчеркиваю, что…
— Понял вас, мистер Брэкет. Продолжим же обсуждение.
— Круто! — заметил Стив Лассаль. — Возможно, из вас и вышел бы толк, не выбери вы карьеру копа.
Брэкет предостерегающе поднял палец, приказывая клиенту помолчать. Лассаль откинулся на спинку стула и сел нога на ногу, улыбаясь Кардиналу как старому приятелю. На нем была дорогая спортивная куртка, рубашка с открытым воротом и тщательно выглаженные джинсы. Мокасины его были начищены до блеска, и выглядел он скорее владельцем какой-нибудь небольшой Интернет-компании, чем главой местных викинг-байкеров.
— Когда вы в последний раз видели Вомбата Гатри? — задал вопрос Кардинал.
— Ровно двадцать один день назад. Примерно в четыре часа пополудни.
— При каких обстоятельствах?
— Вомбат был оставлен дежурным. Его обязанностью было охранять кое-что из нашего имущества. Когда на следующий день мы вернулись, Вомбат исчез вместе с имуществом.
— Другими словами, он вас ограбил.
