…Как же страшно, когда остаешься один на один с темнотой! Когда знаешь, что под тобой бездна, и в бездне этой притаился кто-то ужасный. Мышцы цепенеют уже не от холода, а от этого парализующего страха.
— Игнат! Где ты? — Я заорал громко, во все горло, силясь отогнать и страх, и темноту. — Я плыву к тебе, брат!
Доплыл ли я до противоположного берега? Не знаю. Знаю только, что выдохся от этой бессмысленной борьбы с собственным страхом. А мне еще Игната спасать…
Босых ног коснулось что-то холодное. Я подумал — водоросли. А потом на лодыжках сомкнулись крепкие пальцы, дернули вниз, утаскивая на дно. Не врал Степка про ведьму…
Я закричал, в горло хлынула вода, выдавливая из легких остатки жизни. Как же я хотел жить в тот миг! Я сражался с невидимым противником со звериной яростью. Я даже сумел на секунду вырваться из его мертвой хватки и вместе с речной водой хлебнуть упоительно сладкого воздуха. А потом ведьма накинулась на меня сзади, вцепилась в плечи, снова поволокла в свое мертвое царство. Теперь уже навсегда, потому что сил на борьбу у меня уже не осталось. И сам не спасся, и брата не уберег…
Смерть моя была холодной. Холодная темнота вокруг, холодные ведьмины объятья. И только в груди — разрывающий легкие огонь.
…Я был почти мертв, когда в волосы мои вцепился кто-то крепкий и злой, потащил вверх, туда, где воздух и жизнь. Да только поздно, смерть уже не выпустит меня из своих когтистых лап.
Холодно…
И темно…
И обидно до слез…
— …Барин, да пусти ж ты меня к нему! Дай я сам, ба-а-а-рин!
В этом испуганном визгливом крике я сразу узнал голос Степана.
— Говорил же, не лезьте в затон! А вы что?! Хозяин с меня шкуру за вас спустит! А ну как не очнется Андрей Владимирович-то?
— Очнется! — В голосе Игната — дрожь, то ли от холода, то ли от страха. Нет, от холода, страх моему брату неведом.
Да не о том я! Живой Игнат! Живой, Пресвятая Богородица! И я живой, наверное…
Хотел заговорить, успокоить их, но вместо слов из горла вырвался кашель пополам с речной водой. Я кашлял долго, до слез, до боли в груди, а кто-то сердобольный лупил меня по спине, помогая избавиться от остатков воды и ужаса.
— Ты как, брат? — Игнат сидел на корточках, с его мокрых волос стекала вода, а кожу серебрила снова выглянувшая из-за туч луна. Глаза его были почти черными от расширившихся зрачков, а зубы вывивали барабанную дробь.
— Очнулся барин! Ой, святые угодники! Что делаете со мной, огольцы?! — Рядом с Игнатом появился Степан в мокрой одежде, тоже дрожащий. — Какой бес вас в воду погнал?
Ответить мы не успели, Степана было не остановить.
— Уберег Господь неразумных! Я ж крепко сплю, а тут точно в бок кто толкнул: вставай, Степка, беда пришла! — Он клацнул зубами, перекрестился, принялся стаскивать с себя одежду. — Вскочил, не понимаю, что я, где я, а только слышу, в затоне кто-то барахтается. И не видать ничего. Хоть глаз выколи, тьма такая. И жуть… аж до костей. — Степан снова перекрестился. — Я сразу понял, что это она вас приманила. Ведьма! Ей такие мальцы в радость. Скучно ей одной-то.
— Это ты меня вытащил, Степан? — Я благодарно кивнул Игнату, набросившему мне на плечи одеяло. — Тебя благодарить?
— Благодарить? — Степан замер, посмотрел на меня как-то странно, а потом зачастил: — А не надо меня благодарить, Андрей Владимирович! Самая лучшая благодарность мне будет, если вы папеньке своему ничего не расскажете. Он же шкуру… шкуру с меня… — Конюх не договорил, отчаянно махнул рукой.
— Мы не скажем, — ответил за меня Игнат. — Не переживай, Степка, теперь это наша тайна. Согласен, Андрей?
Я кивнул. Хватит отцу горя, не станем рассказывать.
— Спасибо! Спасибо, сиятельство! — Степка кинулся было целовать Игнату руки, да тот отмахнулся.
— Костер разведи, — велел устало. — Согреться бы.
— Это мы мигом! Это запросто! — Степан засуетился возле уже почти погасшего костра.
— Ты ее видел? — спросил я у присевшего рядом Игната.
— Нет, — тот покачал головой. — А ты?
— Только чувствовал.
— Страшно было?
— Страшно. А тебе?
— И мне…
С той ночи мы про ведьму больше не разговаривали, но думали о ней каждый день. Игнат тоже думал, я точно знаю. Я научился читать в сердце своего брата.
Дэн
Он едва успел прочесть последнюю строчку, когда дверь в их комнату распахнулась. На пороге стоял садовник Ильич.
— Не спите, ребятки? — Он сдернул с головы кепку, рукавом рубашки стер испарину с загорелого лица. — Уф, жарища-то!
— Не спим, Ильич. — Дэн сунул дневник под подушку.
— Это хорошо, что не спите! Начальник велел мне дров для вечернего костра нарубить, а меня радикулит скрутил, будь он неладен. Помощники нужны. Не откажете старому человеку? — Он хитро сощурился.
— Да какой же ты, Ильич, старый человек! — усмехнулся Гальяно. — Ты мужчина в расцвете сил. Вот еще б не дымил, как паровоз, — добавил многозначительно.
— Намек понял! — Садовник кивнул, сунул руку в один из многочисленных карманов комбинезона, вытащил запечатанную пачку сигарет, протянул Гальяно. — Спасибо, парень, выручил!
— Не за что. — Гальяно заграбастал сигареты. — Так где дрова собирать? В парке?
— В парке нечего собирать. Те ветки, что я срезал, еще сырые, а нам сухостой нужен.
— В лес пойдем? — догадался Матвей.
— В лес.
— А отпустят? — спросил Туча осторожно.
— А кого мы спрашивать будем? — Садовник взвесил на ладони связку ключей. — Через запасной выход выйдем. Так удобнее, крюк делать не придется. У Максима Дмитриевича я вас отпросил, а Шаповалову и знать не нужно.
— Не любите вы его, как я погляжу, — усмехнулся Дэн.
— А за что его любить? Это ж не человек! Диктатор! Думает, раз фамилия у него графская, так он тут всему хозяин. А еще посмотреть нужно, что за фамилия и кто хозяин.
— Напутано что-то с графьями, — поддакнул Гальяно. — Там вепри, тут волки.
— А откуда знаете? — удивился Ильич.
— В библиотеке прибирались, видели.
— Вот что я вам скажу. — Ильич выбил из пачки сигарету и незажженной сунул в рот. — Один только из братьев настоящий граф, а другой так… пришей кобыле хвост.
— И кто же из них настоящий? — спросил Дэн.
