Игнат появился так же внезапно, как и исчез, вошел в отчий дом с привычной порывистостью и только лишь в гостиной замер в нерешительности. Зоя играла на фортепиано; она сидела спиной к двери, но, верно, что-то почувствовала, потому что руки ее, взметнувшиеся было вверх, упали на клавиатуру мертвыми птицами, а позвоночник натянулся струной.
— Ну, здравствуй, брат! — Игнат шагнул мне навстречу. — Зоя, счастлив видеть тебя!
Она не ответила, даже головы не повернула. Игнат горько усмехнулся, кивнул.
— А я ненадолго. Можно сказать, проездом. Уезжаю за границу. Буду учиться в Берлине инженерному делу. Вот зашел попрощаться и… — он запнулся, — попросить прощения. Зоя, ты меня слышишь?
— Слышу. — Тонкие пальчики пробежались по клавишам, под потолком повисло похожее на стон эхо. Зоя так и не обернулась.
— Вы женитесь, я знаю. — По ковру Игнат шел бесшумно, на мягких волчьих лапах. Шел к Зое, а я не мог даже пошевелиться. — У меня есть подарок для тебя. Скромная безделушка, ничего особенного. — Его пальцы коснулись напряженного Зоиного затылка, заскользили по шее.
Опомнившись, я шагнул к ним, но не успел. Белоснежную Зоину шею обвивала серебряная цепочка, на которой висел похожий на листок клевера ключик. Ведьмин знак…
Зоины пальцы коснулись цепочки, погладили ключик.
— Как красиво! — На губах ее играла мечтательная улыбка, а в глазах заклубился туман, такой густой, что за ним не было видно даже зрачков. Зоя — моя Зоя! — смотрела на Игната так, как раньше смотрела только на меня.
— Я знал, что он тебе понравится. — А Игнат смотрел только на меня. И столько всего было в его взгляде…
Не знаю, чем бы все закончилось, если бы в гостиную не вошел отец.
— Ты?
— Я.
— Надолго?
— Нет, только до свадьбы брата. Я ведь могу остаться до свадьбы?
Я не хотел, чтобы он оставался, не желал видеть пьяный ведьмовской туман в Зоиных глазах. Я уже был готов сказать нет, когда отец вдруг сказал:
— До свадьбы можешь остаться, но затем… — Он подошел к Игнату вплотную. — Помнишь наш уговор, сын?
— Такое не забыть. — Губы Игната скривились в горькой усмешке. — Сделаю, как ты велел, отец, — добавил он с многозначительностью. — Зоя, сыграй нам что-нибудь! — Он дотронулся до Зоиного обнаженного плеча, и она послушно кивнула, прежде чем коснуться клавиш, тронула треклятый ключ.
Руки мои дрожали от желания разорвать цепь, стряхнуть с Зои морок. Я не успел…
— Что это? — Голос отца сделался хриплым, едва слышным. Он тоже смотрел на ключ.
— Занятная безделица, правда? — Игнат отошел к окну, всмотрелся в сгущающиеся сумерки. — С историей. — Он обернулся и подмигнул отцу: — Я люблю истории.
Эти двое разговаривали так, словно знали что-то мне неведомое. Ни в голосах их, ни во взглядах не было тепла. Фортепиано рыдало. Зоя мечтательно улыбалась, ведьмовской туман выплеснулся из ее глаз, затопил комнату…
Дэн
Ночевать одному в комнате было непривычно. Дэн и сам не понял, когда он успел привязаться к этим троим. Ведь с самого первого дня решил, что они для него всего лишь случайные попутчики. Решил, а потом взял и привязался!
Что там говорил Лешак про гарь? Что она их пометила? Может, и пометила, связала крепко-накрепко, точно братьев. С Ксанкой она его тоже связала прочными дымными узами. Дэну казалось, он знает про нее все и одновременно ничего. Он даже лицо ее не мог вспомнить, как ни старался. Но стоило только снова ее увидеть, и кажется, что они никогда не расставались. Странно… Этим летом вся его жизнь, похоже, состоит из странностей, страшных, непонятных, увлекательных.
Дэн уснул ближе к полуночи, решив, что завтра непременно пригласит Ксанку на затон. Что еще делать в этом наполовину вымершем лагере?
Утро началось непривычно неспешно и несуетно. Да и кому суетиться, если Суворов с ребятами в больнице? В столовой тоже было непривычно тихо и малолюдно, даже избежавшие массового отравления волки в отсутствие противника вели себя нетипично смирно. Только за «вражеским» столиком царило оживление. Измайлов с дистрофиком о чем-то спорили вполголоса, а близнецы многозначительно поглядывали на Дэна. Наверняка вынашивали новый коварный план.
После завтрака Чуев по приказу Шаповалова устроил какие-то вялые соревнования, интереса к которым не проявили ни вепри, ни волки. А после обеда каждый наконец получил свободное время.
К домику Василия Дэн направился после полдника. Время от полдника до ужина было самым подходящим для самоволки. На подступах его обогнала «Скорая». Наверное, у кого-то в лагере приключилось запоздалое отравление. Оказалось, Дэн ошибся, «Скорая» замерла у домика Василия. Ксанка?.. Сердце сжалось и заныло от недоброго предчувствия. Они не виделись со вчерашнего вечера. За целый день могло случиться все, что угодно.
Дэн в нерешительности стоял перед домом, когда на крыльцо вслед за врачом вышел отец Василия. Вид у него был потерянный, он слушал доктора, кивал, мял в пальцах незажженную сигарету. Через минуту из дома выскочил Василий, взъерошенный, с красными от слез глазами. Не было видно только тети Лиды.
— Ей стало плохо, — послышался за спиной тихий голос, и Дэн вздрогнул от неожиданности. Ксанка стояла, прислонившись к дереву, скрестив на груди руки. — Еще утром жаловалась на сердце. У нее очень больное сердце. Знаешь?
— А сейчас она как? — На Ксанку было невозможно злиться, ее просто нужно воспринимать такой, какая она есть.
— Кардиограмму сняли, укол сделали. — Ксанка пожала плечами. — Мне кажется, получше, но я не врач. Врач ей в больницу предлагал ехать, но она отказалась.
Отец Васьки тем временем распрощался с доктором, и «Скорая» тронулась с места. Мужчина присел на ступеньку крыльца, зажатая в его зубах сигарета так и осталась незажженной.
— А ты зачем здесь? — спросила Ксанка вроде бы равнодушно.
— Я за тобой. Давай искупаемся.
— Ты и я? — Она разглядывала его с ленивым интересом.
— Да.
— А не боишься?
— Чего? — Он уже подумал, будто она упрекает его в трусости из-за того, что он не хочет отвести ее к блуждающему огню. Дэн даже почти обиделся.
— Я же вот такая! — Она похлопала себя по торчащим из прорех джинсов коленкам. — Я же чокнутая, а встречаться с чокнутыми опасно для репутации.
— Дура ты, а не чокнутая, — сказал Дэн беззлобно. — Разве нормальные парни обращают внимание на такую ерунду?
— А ты нормальный парень? — Она улыбнулась уголками губ.
— Хотелось бы думать. Так мы идем?
