В
комнате Саввы
было холодно.
Хозяин, известный
скряга, экономил
на отоплении,
но им было жарко.
На узкой скрипучей
кровати, под
ветхим одеялом
Савва узнавал
и учился любить
свою музу. А
потом Амели
позировала
ему у залитого
дождем окна
— нагая,
гибкая,
текучая. И нелепая
тряпичная роза
в ее волосах
на холсте расцветала
дивным цветком,
яркостью затмевающим
хрупкую красоту
своей хозяйки.
А потом они
лежали обнявшись
на кровати,
курили одну
на двоих ту
самую последнюю,
самую сладкую
сигарету и
строили планы
на будущее.
Планы, которые
обязательно
должны были
исполниться...
*****
Мужик
с картины смотрел
на Арсения как
на давнего
знакомого.
Черные глаза
внимательно
следили за
каждым
его
движением, не
по возрасту
полные губы
многозначительно
ухмылялись.
То ли этот Савва
Стрельников
и в самом деле
обладал какими-то
сверхспособностями,
то ли просто
был гениальным
художником,
способным
вдохнуть жизнь
даже в мертвый
холст.
А
несгибаемая,
стальная Ната
его боялась.
Ее золотистая
аура шла нервной
рябью, как только
речь заходила
о покойном
хозяине «Парнаса».
Ишь, каким затейником
оказался этот
Савва Стрельников:
жил на Парнасе,
в окружении
муз, себя мнил
Аполлоном, не
иначе.
— Вы
откуда планируете
начать?
Ната
раскрыла портсигар,
окинула задумчивым
взглядом его
содержимое,
но так и не закурила.
Правильно
сделала, что
не закурила.
Он, конечно, не
Селена, которая
умеет болячки
не только лечить,
но и видеть, но
даже его простых
обывательских
знаний хватает,
чтобы понять:
Ната Стрельникова
нездорова.
Здоровые люди
таблетки с
собой не носят.
—
Начну
с дома, если вы
не возражаете.
Она
не возражала.
— Дом
в вашем полном
распоряжении!
— Ната махнула
рукой. — Мое
присутствие
обязательно?
По
глазам, изумрудно-зеленым,
ведьмовским,
было видно, как
ей хочется,
чтобы Арсений
сказал «да»,
но он сказал
«нет». Меньше
народа — больше
кислорода. И
пространства
для маневров...
— Я,
пожалуй, сам.
Грим,
почуявший
скорую работу,
вскочил на
лапы, принюхался.
— В
таком случае
это вам. — Ната
протянула ему
связку ключей.
— Некоторые
комнаты заперты,
если вам вдруг
понадобится...
Арсений
знал, что не
понадобится,
но ключи на
всякий случай
взял, сунул в
карман джинсов.
— А
павильон
закрывается?
— спросил уже
на выходе из
гостиной.
—
Зачем?
— Ната посмотрела
на его так, словно
он сказал какую-то
глупость. —
Никто, находясь
в здравом уме
и трезвой памяти,
не станет тревожить
их покой.
— Муз?
— Муз!
— Все-таки она
не выдержала
— закурила.
Вдоль ее запястья
зазмеилась
тонкая струйка
дыма. — Я буду
ждать вас здесь,
если не возражаете.
—
Договорились!
— Арсений отошел
от залитого
дождем окна,
Грим привычно
прижался боком
к его левой
ноге. — Думаю,
я скоро вернусь.
Особняк
спал. Или притворялся
спящим. Арсений
не знал наверняка,
чем живут вот
такие дома с
историей. Дома,
которые пережили
не одно поколение
хозяев и видели,
как меняется
мир, а сами
оставались
почти неизменными.
Единственное,
в чем Крысолов
не сомневался,
это в том, что
дом помнит, что
творилось в
его стенах.
Жаль только,
что рассказать
не может.
Собственно
говоря, Арсению
не нужно было
осматривать
здание от подвала
до чердака, то
особенное
шестое чувство,
которое было
с ним уже пять
лет, молчало.
Грим тоже вел
себя совершенно
спокойно. Самое
интересное
наверняка не
здесь, а в парке,
но для очистки
совести пройтись
по усадьбе
все-таки стоит.
Или не для очистки
совести, а ради
удовлетворения
любопытства?
Арсений бывал
в разных домах
— и в старинных
особняках, и
в слепленных
из стекла и
бетона новоделах,
но до сих пор
не утратил
совершенно
детского любопытства.
Иногда дома
были отражением
своих хозяев,
а иногда медленно,
но неуклонно
заставляли
хозяев подстраиваться
под себя. Интересно,
кто кого переделывал:
дом Савву или
Савва дом?
На
первом этаже
царила тишина.
Арсений шел
через анфиладу
комнат, и эхо
от его шагов
заполошно
металось под
потолком. Первый
этаж явно был
предназначен
не для частной,
а для публичной
жизни: приемы
гостей, зимние
посиделки у
камина, игры
в бильярд и
преферанс. К
самому интересному,
скрытому от
посторонних
глаз, вела широкая
дубовая лестница,
даже ступеньки
ее поскрипывали
как-то по-особенному,
не официально,
а по-домашнему
уютно.
Второй
этаж освещался
приглушенным
светом настенных
светильников,
а пушистая
ковровая дорожка
почти полностью
гасила звук
шагов. Арсений
остановился
в центре небольшого
холла, осмотрелся.
В стороны уходили
два коридора.
Двери комнат
были плотно
закрыты, и только
из-под одной
из них пробивалась
полоска света.
Не нужно обладать
особым даром,
чтобы догадаться
— комната принадлежит
Марте. Вот и
Грим понял все
правильно,
припал на передние
лапы, принюхался,
а потом вопросительно
посмотрел на
Арсения — не
желает ли тот
заглянуть на
огонек.
Арсений
желал. Было в
этой нордической
красавице
что-то такое,
что не отпускало,
заставляло
возвращаться
мыслями к их
первой встрече.
Может быть, та
призрачная
диадема, вплетающаяся
дымными нитями
в белые волосы,
а может, еще
что-то, до конца
не разгаданное
и не проанализированное.
Наверное, стоит
прислушаться
к совету Лысого
и познакомиться
с барышней
поближе. Но это
только после
того, как будет
выполнен заказ.
Опять же, не
факт, что после
завершения
этой истории
с неугомонным
художником
и его музами
барышня захочет
продолжить
общение. Он,
конечно, уникум
и в некотором
роде ас, но во
всем остальном,
в том, что касается
обычной человеческой
жизни... Левую
руку кольнула
уже почти забытая
боль, и левый
уголок рта
предательски
дернулся вниз,
напоминая, что
в мире обычных
людей он никто,
фрик, вчерашний
инвалид...
Почувствовавший
перемену в
настроении
хозяина, Грим
поднырнул под
ладонь, потерся
носом о колено,
заглянул в
глаза совершенно
человеческим
взглядом.
— В
другой раз, —
сказал Арсений
шепотом, хотя
сам уже прекрасно
понимал, что
никакого другого
раза не будет.
— Мы не станем
мешать личное
с профессиональным.
Не
было в его жизни
никакого личного.
До того странного
и страшного
вечера, закончившегося
двухмесячной
комой, в его
жизни и девушек
никаких не
было. Не вписывался
студент Арсений
Гуляев в девичьи
стандарты
красоты и
харизматичности.
Девушки появились
уже многим
позже, когда
от прежней
докоматозной
жизни почти
ничего не осталось,
когда Арсений,
точно змея
старую кожу,
сбросил с себя
и прошлое, и
лузерскую
оболочку. Превращение
в Крысолова
не было гладким
и безболезненным,
даже видя в
зеркале свое
совершенно
изменившееся
отражение,
Арсений не мог
понять, насколько
загадочный
Крысолов
харизматичнее
и интереснее
никому не известного
студента Арсения
Гуляева. Верный
друг Лысый
называл его
импозантным
чуваком и по
дружбе подсовывал
все новых и
новых дамочек
«для дружбы
и профилактики
застоя в личной
жизни». Дамочки,
те, что пообразованнее,
тоже называли
Арсения харизматичным
и импозантным,
а те, что попроще,
говорили, что
он клевый и
кульный. Они
гладили Арсения
по отросшим
волосам, томно
вздыхали и
закатывали
глаза в ожидании
того, что вот
сейчас таинственный
Крысолов явит
им свое настоящее
лицо и свою
силу.
