По-настоящему
страшно Марте
стало, когда
из виду пропали
огни клуба.
Вот, кажется,
только что
весело мигали
за спиной, а
тут исчезли,
словно и не
было никакого
клуба. И темнота
сделалась вдруг
совсем уж
непроглядной,
сгустилась,
обступила со
всех сторон.
Вернуться бы.
Хоть фонарик
какой попросить
у охраны или,
еще лучше, дождаться
рассвета и уже
потом отправляться
на поиски этого
сумасшедшего
Крысолова.
Марта бы и вернулась,
наплевала бы
на все и вернулась,
потому что своя
шкура дороже
и перелом ноги
— это самое
малое, что может
случиться во
время такой
вот ночной
прогулки. Вернулась
бы, если бы не
одно «но» — она
заблудилась...
Понять,
как такое случилось,
было невозможно,
вроде бы шла
по прямой, никуда
не сворачивала,
а когда обернулась,
вместо фонарика
подсвечивая
себе путь дисплеем
мобильного,
оказалось, что
позади не одна
аллея, а развилка.
Налево пойдешь
— коня потеряешь,
направо пойдешь
... Вот такой
нелегкий выбор.
В сложившейся
ситуации разумнее
всего двигаться
прямо, найти
Крысолова и
уже вместе с
ним выбираться
обратно к клубу.
Впереди,
в чаще, что-то
громко ухнуло,
и Мартино сердце
тут же тоже
ухнуло в пятки.
Опрометчиво,
ох, как опрометчиво
шататься посреди
ночи не пойми
где! Дрожащими
руками она
нашарила на
дне сумочки
с незапамятных
времен валяющийся
там газовый
баллончик.
Защита так
себе, но, за
неимением
лучшего, сгодится.
Да и недолго
ведь ей осталось
блуждать, у
любого, даже
самого большого,
парка есть
границы. У этого
они тоже должны
быть, надо только
их найти. Там
же, на дне сумочки,
отыскалась
и пачка сигарет.
Вообще-то курила
Марта крайне
редко, только
лишь в стрессовых
или экстремальных
ситуациях.
Сложившаяся
ситуация была
самой что ни
на есть стрессовой
и экстремальной.
Огонек зажигалки
осветил крошечный
участок дороги
под ногами:
покореженные
плиты, вывернутые
бордюрные
камни, опавшие
листья, смятая
банка из-под
кока-колы. Банка
Марту воодушевила.
Значит, в этом
Бермудском
треугольнике
не все так плохо,
значит, люди
тут иногда
проходят и даже
попивают между
делом кока-колу.
Сигарета
от стресса не
спасала, но
Марта заставила
себя думать,
что ей полегчало
и уже почти не
страшно. Да и
чего тут бояться?!
Это
же парк, а не
лес. В парке
дикого зверья
быть не должно,
а кого еще бояться?!
Воображение
тут же подкинуло
длинный список
тех, кого следовало
бы бояться.
Возглавлял
список не кто-нибудь,
а таинственный
Крысолов, тот
самый, на встречу
с которым она
так рвалась.
— Ерунда,
— буркнула
Марта себе под
нос. Хотела
сказать громко,
но в последний
момент голос
помимо воли
упал до жалкого
шепота. — Ерунда!
— повторила
она уже решительнее
и, глубоко
затянувшись
сигаретой,
пошагала вперед,
навстречу
неизвестности.
Парк
закончился
не внезапно.
Просто в какой-то
момент Марта
заметила, что
просветы между
старыми липами
стали шире, и
разлапистые
ветки больше
не шелестели
над самой головой,
и даже темнота
вокруг, кажется,
сделалась уже
не такой непроглядной,
как раньше, а
чуть более
прозрачной.
Эти факты можно
было бы занести
в актив, если
бы не одно «но»
— каблуки больше
не цокали по
плитам, а увязали
в рыхлой земле.
Парк закончился,
а что начинается?..
То, что
начинается
погост, Марта
поняла по смутно
белеющей впереди
не то церквушке,
не то часовне,
а еще по тому,
как вдруг струной
натянулся
позвоночник,
как зашевелились
на загривке
волосы. Значит,
не шутил бармен
про кладбище...
В подтверждение
страхам и догадкам
темнота вокруг
ощерилась
покосившимися
крестами,
завибрировала
странным,
выстуживающим
кровь звуком.
Музыка... Что-то
тоскливое и
пронзительное,
берущее за
душу. Флейта.
Флейта на заброшенном
кладбище...
Марта
замерла, не
решаясь больше
сделать ни
шагу. Куда идти?
Навстречу этой
странной музыке?
Прямо по заброшенным
могилам? А что
там, в глубине
кладбища? Кто
там?..
Она
ненормальная.
Нет, она самая
настоящая
идиотка, потому
что только
идиотка могла
быть настолько
самоуверенной,
чтобы ломануться
посреди ночи
в это дикое
место. Она
ломанулась,
и она идиотка.
Ничего-ничего,
осознание
проблемы — уже
шаг навстречу
исцелению.
Осталось найти
укромное место,
желательно
без крестов
и могил, чтобы
отсидеться
и дождаться
утра. Потому
что метаться
по кладбищу
и парку в кромешной
тьме — это все
та же глупость...
Шорох
за спиной послышался
в тот самый
момент, когда
Марта уже приняла
решение. Особенный
шорох, отличающийся
от всего того,
что она слышала
до этого, громкий
и угрожающий.
Как же
это было сложно
— обернуться!
На простой
поворот головы
ушли целая
вечность и
остатки сил,
а почти невесомый
газовый баллончик
в руке вдруг
налился чугунной
тяжестью.
Там,
за спиной, не
было ничего
подозрительного,
только чернота,
кое-где прошитая
лунным светом.
От сердца отлегло
— померещилось!
Это
случилось в
тот самый момент,
когда к Марте
вернулась
способность
дышать. Плач
флейты оборвался
на самой высокой
ноте. Звук еще
долго вибрировал
в ночном воздухе,
затухая с
завораживающей
неспешностью,
гипнотизируя
и уводя все
дальше и дальше
от реального
мира, заманивая
в неведомые
сети... Марта
уже сделала
шаг навстречу
звуку, больше
не переживал
ни за каблуки,
ни за то, что
под ногами
может оказаться
не парковая
дорожка, а чья-нибудь
могила, когда
за спиной снова
зашелестело...
...Два
отсвечивающих
красным глаза
смотрели на
нее из темноты.
Тварь, черная,
как сама ночь,
припала к земле,
издала утробный
рык. Марта
попятилась,
зацепилась
за что-то каблуком
и, нелепо взмахнув
руками, рухнула
навзничь.
...Наверное,
она кричала.
Даже наверняка
кричала, но
собственного
голоса не слышала.
Из всех дарованных
ей чувств в
полную силу
не работало
ни одно. Тварь,
тихо рыкнув,
взмыла в воздух,
огненные глаза
сверкнули
расплавленным
золотом близко-близко.
Марта зажмурилась,
самым краешком
ускользающего
сознания успев
почувствовать
навалившуюся
на грудь тяжесть...
*****
—
...Грим,
сидеть! Грим,
я сказал — к
ноге! — Незнакомый
голос прорывался
сквозь беспамятство,
вытаскивал
из безопасного
небытия. — Ну,
зачем ты на нее
прыгнул?! Я тебе
что велел?.. —
Голос приятный,
совсем не страшный,
только, похоже,
злой. Та тварь
с огненными
глазами тоже
была злой... О
господи!
Марта,
еще не до конца
придя в себя,
заорала, забилась,
отталкивая
чьи-то назойливые
руки, но не решаясь
сделать самого
главного открыть
глаза. В чувство
ее привела
оплеуха, не так
чтобы очень
сильная, но
довольно ощутимая.
— Да
успокойся ты,
ненормальная!
— В незнакомом
голосе прибавилось
раздражения,
а к Марте вдруг
враз вернулось
здравомыслие.
Она перестала
орать и вырываться
и открыла, наконец,
глаза.
Темнота
больше не была
кромешной, она
наполнилась
еще скудными,
но все же красками,
приобрела
объем, вкус и
запах. Темнота
пахла полынью
и горчила на
губах.
