Интересна история его появления в Иностранном отделе. Этого высокого, худощавого парня приметил на динамовском стадиончике на Петровке один из основателей спортивного общества «Динамо», бывший секретарь Дзержинского Вениамин Герсон. Парень был отличным теннисистом и футболистом. (Его старший брат Павел Коротков к середине 30–х годов гремел на всю страну как полузащитник первого чемпиона СССР по футболу московского «Динамо» и сборной. Впоследствии он стал многократным чемпионом и обладателем Кубка СССР по хоккею, заслуженным мастером спорта.)
Герсон сразу понял, что для ДСО «Динамо» младший Коротков – настоящая находка. Но для вступления в «Динамо» он должен был непременно работать в системе ОГПУ, милиции, хотя бы в пожарной команде. Герсон привел его на Лубянку, в хозяйственное управление, где Короткова и приняли на работу наладчиком лифтов. По тогдашним меркам парень имел хорошее образование – окончил среднюю школу, к тому же был сообразительным и энергичным. К нему присмотрелись и взяли в ИНО, сначала письмоводителем. Со временем Артузов повысил его до должности помощника уполномоченного. Парень ему понравился и тем, что прилежно штудировал языки – немецкий и французский. Артузов умел не только ценить одаренных людей (это многие умеют), но и находить их (сие дано не каждому руководителю).
Когда Шведу (Александру Орлову) потребовался напарник для ответственной работы во Франции (и в промежуточных странах – Австрии и Швейцарии), Артузов назначил на эту роль Короткова, которому был определен оперативный псевдоним Длинный.
К 1940 году Коротков был уже опытным разведчиком, которому, к слову сказать, пришлось поработать и в Германии. С заданием он справился успешно. Под носом гестапо и СД восстановил связи с Корсиканцем, Фильтром, Брай–тенбахом, познакомился и со Старшиной. Когда началась война, Короткое сумел дважды выскользнуть из блокированного здания советского посольства на Унтер–ден–Линден и передать антифашистам «Красной капеллы» две рации, коды, деньги.
Впоследствии Александр Коротков стал единственным в истории спецслужб руководителем нелегальной разведки, который и сам обладал опытом работы нелегала за рубежом.
…Увы, из–за просчетов Центра в конце 1942 года гестапо вышло на след «Красной капеллы». Многие десятки антифашистов были арестованы, обезглавлены на гильотинах и повешены
{82}
.
…Непреходящей головной болью для советских внешних политиков на протяжении многих лет оставались отношения с панской Польшей. После успешной войны 1920 года, обеспеченной колоссальной военной помощью Франции и Англии, власти и милитаристские круги этой страны всерьез уверовали, что способны вести дела с СССР с позиции силы. Давнишняя ненависть к России и всему российскому вообще, которую, к сожалению, разделяли рабочий класс и крестьянство, кружили голову ярым пилсудчикам, зачастую толкали их на безрассудные действия, в конечном счете наносящие вред самой Речи Посполитой. Их самоуверенность и безответственность обернулись, как известно, разгромом 1939 года и пятью годами немецкой оккупации.
Польша в тот период не без основания рассматривалась и руководством СССР, и высшим командованием Красной армии как наиболее вероятный противник в будущей войне. С учетом сказанного КРО и ИНО ОГПУ были обязаны внимательно отслеживать процессы, происходящие в соседней стране.
Одним из лучших советских агентов, работавших «по Польше», был штабс–капитан русской, а затем и польской армии Виктор Антонович Илинич, человек весьма странный и противоречивый. В нем самым странным образом сочетались исключительная добросовестность при добывании информации, причем первостепенной важности, и непреодолимая склонность к жульничеству в денежных делах.
Завербовал Илинича еще в феврале 1924 года резидент Разведупра РККА в Варшаве Семен Пупко, взявший себе рабочий псевдоним Фирин. Впоследствии он стал весьма известной личностью под двойной фамилией Фирин–Пупко
{83}
.
К моменту вербовки Илинич входил в состав ПОВ – Польской организации войсковой, тесно связанной с пресловутой «двуйкой» – 2–м отделом польского генштаба.
Илинич оказался прирожденным вербовщиком. В короткий срок, используя свои связи и знакомства в различных слоях польского общества, особенно в военной среде, он создал небольшую, но весьма эффективную группу источников информации. В варшавской резидентуре Разведупра, которой руководила Мария Скаковская (одна из четырех женщин–разведчиц, награжденных орденом Красного Знамени), и в Центре он считался исключительно ценным агентом.
В июне 1925 года Виктор Илинич (оперативный псевдоним Лебедев) был изобличен контрразведкой и осужден. В тюрьме он пробыл около трех лет, после чего его обменяли на несколько арестованных в СССР польских шпионов. Арестована и осуждена к пяти годам каторги была и Скаковская. Ее обменять не удалось. По отбытии срока наказания она вернулась в СССР и перешла на гражданскую работу.
В Москве Илинич числился в Разведупре на должности с неопределенными обязанностями – «для поручений». В конце концов ему это надоело, и он ушел на хозяйственную работу в «Сахаротрест».
Илинича хорошо знал начальник одного из отделений ИНО Казимир Барановский, сам поляк, переведенный в ОГПУ из Разведупра. Он–то и рекомендовал Артузову забрать Илинича в ИНО, поскольку тому в «Сахаротресте» успело надоесть.
О возвращении в Варшаву даже нелегальным путем нельзя было и помышлять – там Илинича слишком хорошо знали. Потому он обосновался в Данциге, где и развернул активную работу по Польше. Располагая несколькими «железными» паспортами ряда стран, Илинич свободно разъезжал по всей Европе и каждый раз возвращался с богатым уловом. В Берлине его деятельностью руководили два ответственных сотрудника ИНО – Абрам Слуцкий и Борис Берман.
Как–то Илинич завербовал бывшего польского офицера Филевича, который, в свою очередь, сумел завербовать сотрудника «двуйки» капитана Баранского. Он оказался ценнейшим источником, от него через Илинича потекла в Москву информация исключительной важности. К сожалению, впоследствии Баранский был изобличен Дефензивой (польской контрразведкой) и по приговору военного трибунала повешен.
Если бы не чрезмерная тяга Илинича к твердой валюте…
В 1931 году он сообщил в Центр, что ему удалось завербовать посла Польши в Вене, куда он сам действительно частенько наезжал из Германии. Завербовал на материальной основе, попросту говоря – за деньги. Только на первый взнос высокопоставленному дипломату ему потребовалось 5 тысяч долларов США. Пробная информация от посла оказалась столь важной, что Артузов получил разрешение на эту трату, по тому времени весьма значительную. (Достаточно напомнить, что тогда в США еще ходили золотые монеты достоинством в 10 и 20 долларов.) В общем счете этот польский дипломат, которому был присвоен псевдоним Вишневский, получил от ОГПУ 70 тысяч долларов – сегодня эта сумма равноценна почти миллиону!
Впоследствии этот дипломат занимал посты посла Польши во Франции и… в Советском Союзе!
