В числе жертв – знаменитая деятельница партии левых эсеров Мария Спиридонова и ее муж, тоже левый эсер Илья Майоров, видный государственный и партийный деятель Христиан Раковский, профессор медицины престарелый Дмитрий Плетнев, жена Льва Каменева и сестра Льва Троцкого Ольга Каменева, около тридцати немецких коммунистов–эмигрантов, объявленных агентами гестапо, другие комин–терновцы – китайцы, финны, японцы, поляки, итальянцы… К казни готовились обстоятельно: предварительно были вырыты деревья с корнями, а после расстрела вновь аккуратно посажены на месте безымянных массовых захоронений. Сразу чувствуется опытная рука человека, поднаторевшего в учетно–регистраторских делах…
Прошло еще несколько недель. 28 октября 1941 года в поселке Барбыш на окраине города Куйбышева (ныне Самара) старший майор госбезопасности Леонид Баштаков вместе с майором госбезопасности Борисом Родосом и старшим лейтенантом госбезопасности Демьяном Семинихиным лично, не имея на руках приговора суда, а всего лишь приказ наркома Берии, расстрелял начальника Управления ПВО генерал–полковника Героя Советского Союза Григория Штерна, командующего войсками Прибалтийского особого военного округа и замнаркома обороны генерал–полковника Александра Локтионова, генерал–лейтенанта авиации дважды Героя Советского Союза Якова Смушкевича, замнаркома обороны генерал–лейтенанта авиации Героя Советского Союза Павла Рычагова, еще семнадцать весьма заслуженных военных, конструкторов военной техники, советских работников (среди них – трех женщин).
Подчеркну – не присутствовал при казни, а принимал в ней, как следует из подписанного им протокола, личное участие. И в хорошей «компании». Борис Родос – известный следователь–костолом, на его совести, в частности, фальсификация дела Исаака Бабеля, Демьян Семинихин – сотрудник комендатуры, давний исполнитель смертных приговоров при Ягоде, Ежове и Берии.
Выходит, Леонид Баштаков – вовсе не скромный «коллежский регистратор», тем более не «книжный червь» и мог бы в своей Высшей школе в качестве «спецдисциплины» обучать молодую смену не только учету и регистрации.
А теперь разберемся с показаниями Баштакова. С первой частью его показаний все ясно. Баштаков прекрасно понимал, что в 1955 году его опрашивают в связи с начавшейся реабилитацией «врагов народа». Отсюда и положительный крен. Но осторожно: в самом деле, разве шпион и предатель не мог быть человеком большой культуры, отзывчивым к сослуживцам? Но все же постарался представить себя в наилучшем свете. Как объективного «свидетеля».
А теперь зададим два резонных вопроса. Первый: что, собственно, делал Леонид Баштаков в кабинете своего начальника? Разве не имел он собственного рабочего места? Кстати, как известно читателю, Артузов в новой должности занимал крохотный кабинетик–клетушку на первом этаже. Места для второго письменного стола там не было.
Второй: почему Баштаков работал там аж до двенадцати часов ночи? Может быть, по просьбе Артузова отбирал для него материалы к очередной главе будущей книги и не успел этого сделать днем?
Далее Баштаков упоминает скромно, что при нем производилась выемка документов, обнаруженных в кабинете Ар–тузова, но что это за документы, он не знает, так как их не читал. Правдивы в заявлении только последние два слова – «не читал». Но о чем они – знал прекрасно, ибо на каждой папке, изымаемой из сейфа, была надпись, которая и заносилась в опись.
И напрасно скромничает уполномоченный 8–го отдела лейтенант госбезопасности Баштаков – он не просто присутствовал при этой процедуре. Он самолично составлял опись изъятого. О чем свидетельствует его подпись под оной.
Анкета арестованного Артузова
Вот личный обыск Артузова действительно производился лишь в присутствии Баштакова. Его проводил младший лейтенант госбезопасности П. Васильев. При этом было изъято:
партийный билет за номером 1018779;
служебный пропуск в Кремль за номером 079;
удостоверение НКВД за номером 35;
пропуск в Наркомат обороны;
знак «Почетный чекист» за номером 33 и грамота к нему (в форме удостоверения личности, несколько большего размера);
нож перочинный в кожаном футлярчике; два письма и три записки; девять почтовых марок.
А теперь автор позволит себе высказать свою версию происшедшего в ночь с 12 на 13 мая 1937 года.
Лейтенант госбезопасности Баштаков находился в кабинете Артузова в столь поздний час не случайно. Нахождение в чужих кабинетах без служебной надобности в середине ночи никогда в НКВД не поощрялось, особенно в кабинетах начальников, тем более в их отсутствие. Стало быть, какая–то служебная надобность (оформленная в виде устного приказа) имелась.
Похоже, вопрос об аресте Артузова был окончательно решен в самую последнюю минуту, возможно, после окончания собрания партактива, иначе его могли арестовать раньше, а не приглашать в зал. Партактив – не партсобрание, на которое обязаны были являться все члены данной парторганизации. Партактив – всегда для избранных, ответственных. Рядовых коммунистов туда приглашали, если их присутствие было необходимо. Баштаков работал в одном отделе с Арту–зовым, состоял в одной с ним партячейке. Значит, то было не партсобрание, на котором присутствовал бы и Леонид Фокиевич, а именно узкий партактив, иначе не выступал бы на нем первый замнаркома и начальник ГУГБ Фриновский.
Автор убежден, что Баштакова кто–то из высших руководителей (не исключаю, что тот же Фриновский) подсадил под благовидным предлогом в кабинет начальника, чтобы Артузов, почуяв неладное, вдруг не смог бы уничтожить хранящиеся у него какие–либо документы или, что совсем уж нежелательно, не покончил жизнь самоубийством (таких случаев в системе НКВД уже было несколько).
На следующий день на квартиру Артузова по 3–й Тверской–Ямской явились сотрудники Оперода Гродек и Молю–ков (инициалы ни в ордерах, ни в протоколах не проставлены). При обыске в качестве понятых присутствовали дворник П. Н. Андрющенко и… И. М. Артузова (Их инициалы в протоколе указаны.)
В документации по делу Артузова много примечательного, даже забавного (если только это слово применимо к такому событию).
Бланк ордера, естественно, напечатан в закрытой типографии НКВД. В нем обозначены должности двух лиц, ордер подписывающих. Они таковы: «Зам. Народного Комиссара Внутренних Дел СССР Комиссар Государственной Безопасности 1–го ранга» и «Начальник Второго Отдела ГУГБ Комиссар Государственной Безопасности 3–го ранга». Подписали ордер Лев Бельский и Николай Николаев–Жу–рид. Но Бельский был (и остался) комиссаром второго ранга. В чем же дело? Очень простое объяснение: бланки были отпечатаны раньше, когда заместителем наркома, обычно подписывавшим ордера на арест, был Яков Агранов, действительно комиссар первого ранга. Выходит, новые бланки не успели напечатать.
Полагаю, читателю будет интересно узнать, что оперодовцы изъяли при обыске на квартире Артузова:
