Коль скоро Фомичев уже оказался в этих краях, местные деятели ЛД предложили ему поближе познакомиться с их организацией в предгорье Кавказа. В Минеральных Водах Фо–мичев увидел человека с обусловленным предметным паролем – тот держал в руках чертежную линейку–рейсшину. Связной провел Ивана Терентьевича к руководителю местной организации ЛД. Это был высокий, еще молодой красивый мужчина. Представился он Борисюком. На самом деле это был уже знакомый читателю Игнатий Сосновский.
Чтобы успокоить озабоченного случившимся Фомичева, Сосновский предложил ему встретиться с главарем местных националистических банд, «князем» Султан–Гиреем. Султан–Гирей якобы был тесно связан с ЛД. Такая банда, действительно, еще совсем недавно существовала на Северном Кавказе, наводила ужас на местных жителей, но к описываемому моменту была уже разгромлена.
Встреча с «кавказскими партизанами» (добираться до них пришлось несколько долгих часов верхом, что для Фомичева обернулось настоящим мучением) была обставлена так эффектно, что совершенно ошеломила Фомичева: он увидел на сей раз не московских «квартирных» заговорщиков, а настоящий отряд на все готовых и до зубов вооруженных джигитов! Особенно яркое впечатление произвел на него сам Султан–Гирей, роль которого с блеском сыграл контрразведчик Ибрагим Абиссалов, в мировую войну боевой офицер знаменитой Дикой дивизии, обладавший устрашающей горской внешностью.
Адъютант «князя» подробно рассказал Фомичеву, что произошло: оказывается, несколько боевиков отряда, который Павловский знал по восемнадцатому году, приняли участие в нападении на поезд по приказу своего старого командира. Поезд они остановили, но при попытке ограбить почтовый вагон, в котором – они точно знали – находились и мешки с деньгами, нарвались на неожиданно яростное вооруженное сопротивление поездной бригады и охраны почты. Павловский был ранен. Ему еще повезло, что нападавшие сумели вынести его с места схватки, при этом один партизан был убит…
В Москве на конспиративной квартире Фомичева ожидал «раненый и прикованный к постели» Павловский. Слабым голосом он рассказал, как хорошо поначалу проходила операция, они уже ворвались в вагон, но тут один из охранников, которого приняли за убитого, успел с близкого расстояния выстрелить в него из нагана.
Павловский был хорошо подготовлен – в качестве консультанта к нему пригласили квалифицированного военврача. Потому его рассказ о перенесенной хирургической операции по извлечению пули и последующем лечении был с медицинской точки зрения безупречен. Подобным «мелочам» в оперативной работе Артузов придавал огромное значение, справедливо утверждая, что плохие студенты всегда срезаются не на основных, названных в билетах, а на пустяковых дополнительных вопросах экзаменатора.
Для подкрепления устного рассказа Фомичева решено было послать в Париж и Федорова. Они повезли письмо Павловского, в котором тот детально сообщал обо всем случившемся и предлагал Савинкову немедленно приехать в Россию, чтобы взять руководство организацией в решающий момент ее перехода к активным действиям на всей территории Советов.
Последняя фраза была сочинена Артузовым с тонким проникновением в психологию Савинкова. В ней был скрытый намек, что отказ приехать в СССР накануне больших событий будет воспринят как проявление трусости. А для Савинкова это было равносильно политической смерти.
Прочитав письмо Павловского, Савинков задал лишь один вопрос, коим поразил Федорова:
– Сергей Эдуардович писал его сидя или лежа?
– Лежа, разумеется, – ответил Федоров, мгновенно вычислив ловушку и оценив исключительную проницательность Савинкова.
Конечно же, когда человек пишет лежа, у него несколько изменяется почерк. Наблюдательный человек это непременно заметит. В душе Федоров вознес хвалу Артузову, предусмотревшему и эту «мелочь». Действительно, морщась от «боли», Павловский писал письмо лежа. Причем в присутствии сидевшего рядом с ним Фомичева.
Каждый раз, заслушав устный отчет Федорова о поездке, Артузов любил порасспрашивать Андрея Павловича о Париже. По ходу поездки тому часто приходилось бывать в православном соборе Святого Александра Невского на улице Дарю. Напротив, наискосок, на углу с улицей Петра Великого располагался небольшой уютный ресторанчик «Петроград» (он существует по сей день).
Здесь собиралась, естественно, русская публика, бывали такие звезды, как Петр Лещенко, Юрий Морфесси, Надежда Плевицкая, Иза Кремер, Александр Вертинский…
Однажды Федоров застал здесь известного еще с дореволюционных времен поэта Дон Аминадо. Тот читал свои новые стихи…
Запомнились строки:
Живем, бредем и медленно стареем.
Плетемся переулками Пасси.
И скоро совершенно обалдеем
От способов спасения Руси!
Стихи понравились Артузову – прежде всего своей угаданной точностью. Он хорошо знал, что район Пасси – место обитания тысяч эмигрантов из России. Это следовало учесть – его люди легко могли натолкнуться здесь (как и на службах в соборе в дни больших церковных праздников) случайно на старых знакомых…
Наконец Савинков решился… Он едет, и немедленно.
Вызывает из Праги сестру Веру Викторовну Мягкову, собирает и упаковывает свой обширный архив. Наставляет сестру, как следует его хранить.
Сообщает Федорову, что отправляется в Москву не один – его добровольно будут сопровождать Александр Аркадьевич и Любовь Ефимовна Дикгоф–Деренталь. Странная супружеская чета никогда Лубянку особенно не интересовала¬ но Федоров возражать не стал.
12 августа вся группа (к ним присоединился и Фомичев) прибыла в Варшаву. Остановилась, как всегда, в отеле «Брюль». Сюда Савинков пригласил своих сотрудников, постоянно находившихся в польской столице, поставил их в известность о принятом решении.
15 августа, несколько изменив свою внешность, с паспортом на имя Виктора Ивановича Степанова, Савинков вместе с четой Деренталь и Фомичевым через Вильно выехал к границе. Федоров отправился днем раньше, чтобы обеспечить «окно». На границе Савинкова встретили Федоров, Пузиц–кий и Крикман, которого Фомичев знал как Ивана Петровича Батова – «своего» человека в советских погранвойсках.
Через много лет Ян Петрович Крикман рассказал о том, что было дальше:
«В тот день с утра на границу приехали Пузицкий и Демиденко. Остановились в густых кустах невдалеке от пограничного столба. Ночь выдалась темная. Время тянулось медленно; прошел час, другой, третий – все тихо. Вдруг с польской стороны замигал огонек.
– Это Андрей Павлович, – сказал Пузицкий и пошел навстречу.
Андрей Павлович подавал нам сигнал фонариком. Рядом стояли Савинков, Любовь Деренталь, ее муж, Фомичев и представители польской разведки Секунда и Майер. Пузиц–кий подошел к ним, поздоровался, сказал, что путь свободен. Майер и Секунда остались на своей стороне, а остальные ступили на нашу землю.
Я подошел к процессии, козырнул и в целях конспирации предложил всем сдать оружие, чтобы избежать каких–либо осложнений при дальнейшем передвижении.
