Одесский кадетский корпус в 1906 году и Московское Александровское училище в 1908 году
{64}
.
Денисов Николай Александрович, 36 лет, бывший генерал–майор, происходящий из мещан Кинешемского уезда, Клеванцовской волости, Иваново–Вознесенской губернии, бывший начальник штаба отдельной Семиреченской армии, холост, беспартийный, окончивший Петербургское Владимирское училище и ускоренные курсы академии Генштаба, обвиняются:
первый, Анненков, в том, что с момента Октябрьской революции, находясь во главе организованных им вооруженных отрядов, систематически с 1917 по 1920 год вел вооруженную борьбу с Советской властью в целях свержения ее, то есть в преступлении, предусмотренном статьей 2 Положения о государственных преступлениях… в том, что с момента Октябрьской революции, находясь во главе организованных им вооруженных отрядов, в тех же целях систематически, на всем протяжении своего похода, совершал массовое физическое уничтожение представителей Советской власти, деятелей рабоче–крестьянских организаций, отдельных граждан и вооруженной силой своего отряда подавлял восстания рабочих и крестьян, то есть в преступлении, предусмотренном статьей 8 Положения о государственных преступлениях;
второй, Денисов, в том, что, находясь во время Гражданской войны на начальствующих должностях в белых армиях и отрядах и будучи начальником штаба отдельной Семире–ченской армии и карательных отрядов Анненкова, систематически…» – те же обвинения, те же статьи.
(Из обвинительного заключения суда военной коллегии по делу атамана Анненкова, объявленного на процессе 12 июля 1927 года.)
* * *
Заснеженная солончаковая степь стонала от движущейся конницы. На рысях шли полки, точнее, их остатки. Из–под конских копыт в разные стороны разметались комья мокрой хляби. Позади оставался черный след, который не могла скрыть зима. Он не зарастет травой и летом. Это был поистине черный след, замешенный на людской крови.
Впереди, в трех–четырех верстах шел казачий разъезд – авангард. Казаки то и дело привставали на стременах, оглядывали степь и, убедившись, что она безлюдна, красной засады не видать, двигались дальше. За авангардом шла охранная сотня командующего, а за ней полки с наспех набранными крестьянскими парнями, формирования басмачей. Замыкал шествие самый надежный полк командующего – Оренбургский, сформированный из зажиточных и богатых казаков.
Вся эта конная лавина катила волей командующего отдельной Семиреченской армией атамана Анненкова. Под ним ходко шел резвый, с тонкими ногами вороной жеребец. Чтобы поспеть за ним, казакам приходилось то и дело нахлестывать нагайками, плетьми, камчами своих уставших лошадей.
Конная ватага, уже не державшая строй, оставлявшая за собой выжженные села, сотни и тысячи ограбленных, изнасилованных, убитых, спешила к Джунгарским Воротам, к тому заветному проходу шириной в десяток километров между Джунгарским Алатау и хребтом Барлык, который открывал путь к спасению.
Впору бы подкрепиться чорбой или зеленым чаем. Да и кони устали. Они несли на себе не только всадников, но и притороченные к седлам тяжелые баулы, чувалы, просто тюки, набитые вовсе не кормом для коней, а туго скатанными коврами, кожами, мехами, золотыми и серебряными окладами, содранными с икон, царскими десятками и рублевиками, одеждой.
«При позорном своем бегстве в Китай, – впоследствии вспоминал преследовавший остатки анненковской армии военком полка В. Довбня, – Анненков оставил за собой широкий и длинный кровавый след. На протяжении более двухсот верст, от села Глинского по берегам озер Ала–Куля и Джаланаш–Куля вплоть до Джунгарских Ворот… дорога была усеяна трупами…»
Еще издали атаман заметил спешившийся передовой разъезд. «Неужели достигли Джунгарских Ворот?» Отсюда до Китая – рукой подать. Навстречу Анненкову скакал казак. Осадив коня, доложил:
– Господин генерал! Вот они, Джунгарские Ворота! – И, повернувшись в сторону виднеющихся гор, махнул рукой, как бы показывая: вон они, эти Ворота.
– Добро, брат! Спасибо за службу! – отрывисто бросил Анненков.
В обычных разговорах казаки называли его атаманом и братом–атаманом. Но в строю – другое дело. Здесь для них он был генералом, даром что совсем недавно – в империалистическую – был всего лишь хорунжим. Как только «Верховный правитель Российского государства» адмирал Александр Колчак пожаловал ему погоны с зигзагами, Анненков стал требовать, чтобы в официальной обстановке подчиненные величали его генералом, считая, что уже само это слово дисциплинирует людей. Тем не менее, чтобы приблизить к себе казаков, Анненков ввел в обиход слово «брат», оно больше импонировало казакам, нежели «господин».
Анненков подал знак на привал – отдых для людей и коней. Всадники остановились, начали спешно расседлывать и стреноживать взмыленных, тяжело дышащих, с впалыми боками лошадей. Они тотчас же потянулись к торчащим из–под снега жестким былинкам. Казаки раскладывали брынзу, копченую свинину, бочонки с топленым маслом.
Перед Анненковым кто–то услужливо расстелил плотную попону из верблюжьей шерсти. Отцепив шашку, отделанную серебром и самоцветами, он лег на попону, вытянув затекшие от долгой езды ноги, прикрыл глаза. Так пролежал несколько минут. Потом привстал, оглядел казачий лагерь, кого–то поманил пальцем. К нему торопливо подошел начальник штаба Денисов, почтительно наклонился, ожидая распоряжений.
– Буду держать совет, – приглушенно заговорил Анненков. Денисов опустился перед ним на корточки.
– Такая армия в Китае нам ни к чему. Граница надвое разделит ее. Слишком много горючего материала мы с тобой везем в чужую страну. Вчерашние крестьяне захотят домой. Настала пора размежеваться. Те, кто не с нами, должны остаться на этой земле.
– Что будем делать? – вопросительно поднял глаза начальник штаба.
– Я буду говорить с казаками, а ты тем временем отправляйся в Оренбургский полк, потолкуй кое с кем, укажи диспозицию пулеметчикам…
Денисов отлично понял, что необходимо сделать и почему выбор атамана пал на оренбуржцев. На совести этого полка кровь не сотен, а тысяч людей, причем не только коммунистов и советских работников, но и простых бедняков. Опьяненные кровью анненковские головорезы истребляли всех, кто попадал им под горячую руку. Надписи на вагонах, орудийных лафетах призывали: «Руби направо и налево!» Они как бы узаконивали жесточайший террор. Анненкова повсюду сопровождал «вагон смерти». Кто в него попадал, живым оттуда не выходил. Самые жестокие, самые зверские карательные акции колчаковское правительство поручало Анненкову. Это он по распоряжению военного министра омского правительства Иванова–Ринова зарубил 87 делегатов крестьянского съезда Славгородского уезда. Это он дотла сжег село Черный Дол, поднявшее восстание против Колчака. Это по его приказу головорезы ворвались в непокорное село Черкасское и с ходу уничтожили две тысячи человек.
В Усть–Каменогорске Анненков отобрал из заключенных в крепости тридцать партийных и советских работников и вывез в Семипалатинск. Все они были выведены к проруби на Иртыше и утоплены. В районе Семипалатинска солдаты бригады генерала Ярушина отказались выступить против крестьян, осмелившихся взяться за оружие, чтобы защитить себя. Анненковский полк разоружил бригаду, солдат вывели в камышовые заросли. Все они были расстреляны…
