– Только в час пятнадцать огласили приговор. В душе просил суд не выносить Савинкову высшей меры наказания. Но она, конечно, вынесена.
– Судью, как хирурга, – заметил Артузов, – уговаривать запрещено. Не так ли, Вячеслав Рудольфович?
При всем своем недюжинном уме и проницательности Артузов до конца дней своих оставался изумительно доверчивым и даже наивным. Он никак не мог предположить, что очень скоро судей будут вовсе даже не уговаривать, а заранее, задолго до начала «суда», который только в издевку и можно назвать нормальным судебным процессом, просто «информировать», тоном беспрекословного приказа, кому и какой приговор – нет, не выносить, но оглашать…
– Оно, конечно, так, – согласился с ним Менжинский. – Для нас важнее политическая смерть Савинкова. А она для него уже настала. Вот копия приговора. Ознакомьтесь.
Артур Христианович негромко, повернувшись к Трилис–серу, прочитал приговор коллегии. Удовлетворенно кивнул, когда дошел до того места, когда суд счел возможным ходатайствовать перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении наказания.
Принимая от Артузова прочитанные им листки, Менжинский отметил:
– Это для нас чрезвычайно важно: один из самых непримиримых и активнейших наших врагов сложил оружие, безоговорочно признал советскую власть, и не только признал, но и призвал своих бывших соратников также сложить оружие.
Менжинский, Артузов и Трилиссер оставались в кабинете председателя ОГПУ до рассвета. Лишь в половине седьмого утра нарочный доставил в судейскую комнату запечатанный пятью сургучными блямбами пакет: Центральный исполнительный комитет Союза ССР заменил Савинкову Борису Викторовичу высшую меру наказания десятью годами лишения свободы.
…Чем больше размышлял Артузов в эту ночь, тем отчетливее проводил параллель между Савинковым и Анненковым. Они одного поля ягоды. Савинков был человеком ненасытного честолюбия. Честолюбие характерно и для атамана. Оно будет постоянно толкать его на новые авантюры, коварные и опасные.
* * *
…По кругу на аркане бегала резвая лошадка с заплетенной гривой. Вспотевший от натуги тщедушный казачок, пощелкивая бичом, то и дело погонял ее. Это был один из шести казаков, которые добровольно еще оставались при атамане. Остальные – попросту разбежались, почувствовали, что с атаманом больше каши не сваришь. Во всяком случае, пока не появятся у атамана могущественные, а главное – денежные покровители.
Сам атаман, облачившись в генеральскую форму, сидел в плетеном кресле и молча наблюдал за тренингом. Рядом примостился Денисов. Зная слабость Анненкова к лошадям, он рассчитывал во время тренинга улучить момент, чтобы заговорить с атаманом о его дальнейших планах.
– Борис Владимирович, наши единомышленники не дремлют, готовятся. А Семенов вот–вот поход начнет, – начал разговор издалека Денисов. – Выходит, только мы с вами сложили оружие. Да стоит нам нацепить только шашки, как это заметит жена французского посланника мадам Фле–рио, и денежки сами потекут к нам.
Анненков, продолжая сосредоточенно наблюдать за действиями казака, полез в карман и вытащил сложенную газету:
– Прочти подчеркнутое.
Денисов неохотно взял газету в руки. Это был хорошо ему известный белогвардейский листок «Возрождение». Нашел отчеркнутые атаманом строки, прочел вслух:
– «Мы отступили. Но мы не сдались. Мы залегли в окопы „беженского существования“ и ждем».
– Понимаешь – ждем, – с нажимом повторил за ним Анненков.
– Чего ждем?
– Своего часа.
Забрав газету на рук Денисова, атаман неожиданно спросил:
– Ты в тюрьме когда–нибудь сидел?
– Нет, Борис Владимирович.
– То–то. Слишком ретивых в зиндан прячут. Нет, я не трус. Но, возможно, покажусь тебе трусом, если прочтешь одну конфиденциальную бумагу. – Анненков вынул из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист бумаги, протянул Денисову: – Ознакомься…
Чем глубже вникал в содержание текста Денисов, тем свирепее становилось его лицо.
– Да за это шашкой, шашкой… – еле сдержав себя, выдавил бывший начальник штаба.
– Осади коня! – крикнул казаку атаман, словно не замечая реакции своего ближайшего сподвижника.
– Значит, разуверился во мне? – укоризненно спросил Анненков.
– А вы как полагаете? – уклончиво буркнул Денисов.
– Ты бы подписал такую бумагу?
– Даже под пыткой не подписал бы…
– Еще как бы подписал.
Денисов был в недоумении. Что случилось с атаманом, почему отказывается от борьбы, почему кается в грехах, ведь совершал святое дело, лил большевистскую кровь?
– Значит, ты решил, что я предатель, – продолжал разговор атаман. – Запомни: плохой анализ разрушает все, а ты, я вижу, плохой аналитик, хоть и учился в Генштабе. Позволь задать тебе один вопрос только: где мы находимся?
– Как – где? В Китае, в Ланьчжоу…
– Кто хозяин этого края?
– Фэн Юйсян.
– Кто он такой?
– Маршал, командующий Первой народно–революционной армией.
– Вот видишь, командующий. Если мы публично хоть раз тявкнем против Советов, он нас с тобой скрутит в бараний рог. На время надо затаиться, выждать. Будем жить тихо, заниматься лошадками. Я даже присмотрел коняшку в подарок маршалу. Про нас забудут. Но ты же знаешь, что наши единомышленники нас не забывают. Они наведываются.
Анненков подразумевал переписку и курьеров шанхайской монархической организации НН. Под этими буквами скрывался сам великий князь Николай Николаевич, живший в предместье Парижа Шуаньи и мечтавший возвратиться в Россию в качестве императора. Атаман был также связан с Богоявленским братством, во главе которого стоял его бывший подчиненный полковой врач Д. И. Казаков.
– Вот что, друг, считай, что это письмо – конспиративное, – решительно закончил беседу Анненков.
Письмо, столь взволновавшее Денисова, вместе с двумя другими посланиями Анненков передал бывшему начальнику своей личной охраны Ф. К. Черкашину, который пробрался к нему под видом скупщика пушнины для английской фирмы. Черкашин привез Анненкову письмо от М. А. Михайлова, начальника штаба русской белогвардейской группы при армии генерала Чжан Цзолина. Михайлов, бывший начальник штаба 5–й Сибирской колчаковской дивизии, предлагал атаману вспомнить прежние времена, собрать отряд, встать на сторону Чжана и начать борьбу против СССР.
Обдумав это, а также предложения, вытекающие из переписки с шанхайской группой, Анненков и написал три письма. Вот что сообщал атаман Михайлову: «Сбор партизан и их организация – моя заветная мечта, которая в течение пяти лет не покидала меня… И я с большим удовольствием возьмусь за ее выполнение… Судя по многочисленным письмам, получаемым от своих партизан, они соберутся по первому призыву… Все это даст надежду собрать значительный отряд верных, смелых и испытанных людей в довольно непродолжительный срок. И этот отряд должен быть одним из кадров, вокруг которых сформируются будущие части».
