В блиндаж ввалился сержант, весь запорошенный крупным липким снегом. Чертыхаясь на погоду и гитлеровцев, продолжавших интенсивный обстрел, он быстро стряхнул с себя снег, приказал красноармейцу, убиравшему свои тарелки в вещмешок, сменить Михалыча. Иваныч тут же надел потрепанную телогрейку, затем облачился в шинель и, взяв винтовку, направился было уже на улицу, но его остановил сержант:
— Слышь, Иваныч, ты смотри там в оба… Хлещет мокрый снег… Видимости почти никакой. Будь внимательным — фашисты коварны.
Иваныч кивнул головой: мол, все понятно. Сержант хлопнул красноармейца по плечу и подтолкнул его к выходу из блиндажа. Скрипнула дверь, ворвался холодный воздух с роем снежинок. Дверь осталась полуоткрытой, но военный не обращал на это никакого внимания. Он был занят какими-то своими думами. Тогда Петя встал со своего чурбака, прихлопнул дверь, и тут сержант промолвил:
— Что же, парень, мне делать с тобой?..
Мальчик пожал плечами:
— Делать со мной ничего не надо… Отправьте меня в самый ближайший Особый отдел, а там разберутся…
Сержант заинтересованно посмотрел на мальчика:
— Ну, что ж… Наши желания совпадают. Отправлю я тебя в наш полк, к старшему оперуполномоченному Коровину, он занимается у нас контрразведкой. Говорят, мужик справедливый, обижать не любит. Так что собирайся. Поведет тебя Михалыч.
Сборы были короткими — полушубок он уже подпоясал ремешком, и дело теперь было только в Михалыче. Тут мысли Петра как-то сами собой переключились на Коровина. Где-то он уже слышал об этом старшем уполномоченном. Вот только где? И он вспомнил: разговор о Коровине однажды вели при нем начальник Особого отдела НКВД Ленинградского фронта Куприн и начальник зафронтового отделения Таевере. Помнится ему, тогда они хвалили Коровина за умелые действия при разоблачении двух агентов «Абвера». Эти шпионы действовали в зоне расположения обслуживаемого им 167-го стрелкового полка. Слышал в то время и еше кое-что, но многое из того разговора не понял, а переспрашивать ему было как-то неудобно.
Чекист Коровин и сержант Аникин
Размышления мальчика были прерваны появлением Михалыча. Услышав фамилию Коровина, тот радостно произнес:
— Хорошо это — земляка наконец повидаю. Наш он — вологодский… С одной деревни мы с ним. Крепкий мужик. Большевик еще с дореволюционной поры — Зимний штурмовал. В ВЧК с Дзержинским работал и Достиг в органах большого положения: был не то майором госбезопасности, не то старшим майором. А это, брат, по тем временам генералу равнялось. Вот так…
Сержант укоризненно посмотрел на своего красноармейца и обиженно сказал:
— Нехорошо, Михалыч, — скрываешь такие связи…
Молчавший до этого Петя вопросительно взглянул на своего провожающего:
— Только мне, Михалыч, одно непонятно…
Некоторое время он молча смотрел на красноармейца, а затем продолжил:
— Почему этот ваш земляк с таким бывшим большим званием занимает довольно скромную должность?
Красноармеец махнул рукой:
— Так или не так, за это не ручаюсь. Но в деревне прошел слух, что Егор Григорьевич чем-то не угодил тогда новому наркому внутренних дел, самому Лаврентию Павловичу Берии… А с тем шутки были плохи…
Сержант Аникин согласно кивнул: он-то хорошо это знал — испытал на своей шкуре. Вот и его отец, в прошлом питерский рабочий, а затем конармеец, командир дивизии, в 1939 году был осужден, как сообщили в НКВД СССР, на 10 лет без права переписки. Многие их знакомые, в основном жены бывших военных, имевшие уже такие ответы из наркомата Берии о судьбах своих близких, уверяли, что отец расстрелян. Они же с мамой не верили этому и продолжали «бомбить» письмами различные учреждения. Однако все было безрезультатно. Ответ получали один и тот же: 10 лет без права переписки. Вскоре арестовали и маму и как члена семьи изменника Родины осудили на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Тут же загремел с четвертого курса авиационного института и он и Особым совещанием при НКВД СССР отправлен на спецпоселение на Колыму, в поселок Ягодное. Срок определили 5 лет. В этом почти не обжитом и забытом богом краю кого только он не встречал. На лесоповале познакомился с кухаркой Ниной, сестрой расстрелянного маршала Тухачевского, которая не раз подливала ему сверх нормы баланды. Вместе с проходчиком Варлаамом Шаламовым, журналистом из Москвы, добывал золото на прииске Джелгала и делил последний сухарь в стылом углу барака. А жена главы нашего государства Михаила Ивановича Калинина, Екатерина Ивановна, несколько раз угощала прекрасным душистым табаком. Где она его доставала — одному богу известно. Здесь Аникин познакомился с бывшими крупными советскими и партийными работниками, дипломатами, военными, писателями, артистами и просто рядовыми рабочими и крестьянами. С кем бы он ни беседовал, каждый из них считал, что всех их свел сюда какой-то злой гений. И каждый из этих бедолаг упорно надеялся: совсем скоро их освободят… Вот Сталин обо всем узнает и освободит. Ведь здесь собраны невиновные, лучшие люди страны. Там, в верхах, орудует хитрый и коварный враг. Он и творит свои гнусные дела. Скоро Сталин разберется и узнает обо всем. И тогда берегись, вражина!
На лесоповале и прииске Аникину, физически очень сильному человеку, бывшему спортсмену, не было равных. В день он выдавал несколько производственных норм. Ему, конечно, было тяжело. Но эта физическая усталость не имела никакого сравнения с душевной его драмой. О, как хотелось ему доказать, что он свой, советский. По вечерам он что-то мастерил, чертил, мудрил, и скоро о нем заговорили какоб изобретателе. На него обратило внимание местное руководство. Некоторые из руководителей стали приглашать его к себе в гости. Однажды районный военком попросил Аникина подготовить дочь по математике для поступления в столичный вуз. Он согласился, о чем потом не раз ругал себя. Он влюбился… И самое страшное — она ответила ему взаимностью. «Но что могло быть общего между нами? — не раз думал Аникин. — Он — изгой общества, на нем клеймо сына изменника Родины. От своего отца никогда не отречется. Он верит в его невиновность. Пока есть силы, он будет ставит рекорды. А потом его ждет неизвестность… Нет у него никакого будущего, а значит, не будет будущего и у нее. А она — красавица, умная, наверняка поступит в МГУ. Она решила так: если поступать, то только в университет Оля рвалась в Москву, но не только на учебу… Она решила дойти до самого наркома внутренних дел, и будь что будет — расскажет ему об их любви. Ведь он человек… По возрасту подходит ей в отцы. Он должен помочь. Она докажет ему, что ее любимый не враг. И врагом никогда не был.
Бедная Оля, если бы ты знала, сколько вот таких наивных и доверчивых девушек растоптал и обесчестил этот проходимец на высоком посту наркома внутренних дел. Он многим из них обещал: одной обещал освободить отца, другой — мать, третьей — любимого. Но от всех красивых девушек, специально пропускаемых к нему его головорезами, он требовал одно: женскую честь. Обезумев от горя, теряя рассудок, многие из них соглашались и на это, лишь бы помочь своим близким. Добившись своего, он тут же обо всем забывал. А обесчещенная и истерзанная им жертва нередко после этого отправлялась на спецпоселение или даже того хуже — в тюрьму…
