Алексей Шумавцов 1 ноября уже знал об аресте Шуры Лясоцкого и совершил ошибку: вместо того чтобы немедленно скрыться, оторваться от наблюдения (если такое было) и уйти в лес к партизанам, он вышел утром на работу. Менять износившуюся проводку на улице Калинина. Его сняли прямо со столба. Подъехала крытая машина, из нее вылез полицай Сергей Сахаров, направил на Алексея автомат и крикнул: «Слазь!» Когда Алексей спустился, полицай велел ему сбросить с ног «кошки» и сам забросил их в кузов — не оставлять же казенное добро на улице.
В тот же день и тоже на рабочем месте был схвачен Анатолий Апатьев.
Тут мы тоже встречаемся с несколькими загадками. Из показаний и Гришина, и Соцкого явствует, что Прохор назвал своему домохозяину и начальнику фамилию одного Шумавцова. Почему же, в таком случае, были арестованы Щура и Мария Лясоцкие, Апатьев, сестры Хотеевы, задержаны другие подпольщики? Можно сделать два предположения. Первое — Гришин и Соцкий не все рассказали на следствии. Второе — очень профессионально сработал Дмитрий Иванов, в считаные дни и часы выявил и проследил связи Шумавцова. Тем более что всех этих ребят и девушек он знал лично.
Не исключено, впрочем, что имело место и первое, и второе. Следователь Владимир Иванович Киселев рассказывал, что Соцкий Прохор Борисович на суде по делу Иванова в марте 1957 года отказался от своих показаний, данных в ходе предварительного следствия. За дачу заведомо ложных показаний он был привлечен к уголовной ответственности по ст. 95 УК РСФСР. Соцкий признал себя виновным в этом, пояснил, что правдивые показания о своей роли — случайном провале группы Алексея Шумавцова — он давал именно на предварительном следствии по делу Гришина Ф.И. в 1953 году и по делу Иванова в 1956 году. На суде же, по делу последнего, у него не хватило смелости публично, в присутствии сотен жителей города, повторить это. Он смалодушничал и готов нести за это ответственность.
Ему грозило наказание сроком до 2-х лет лишения свободы. Однако дело по его обвинению было прекращено на основании Указа Президиума ВС СССР от 1 ноября 1957 года об амнистии в ознаменование 40-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В статье 5 этого Указа говорилось: «…прекратить производством все следственные дела и дела, не рассмотренные судами, о преступлениях, совершенных до издания настоящего Указа, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок до 3-х лет…»
Так закончилась еще одна драма.
По словам Соцкого, он знал о принадлежности к организации Анатолия Апатьева, Николая Евтеева, Георгия Хрычикова, но Гришину, мол, назвал фамилию лишь Шумавцова. О расстреле подпольщиков ему 8 ноября рассказал Михаил Цурилин.
Трое оставшихся в живых ребят ушли после освобождения Людинова на фронт, и все трое погибли в боях. Николай Евтеев был убит почти сразу — 23 декабря 1943 года, Михаил Цурилин ненамного позже — 21 февраля 1944 года, а Виктор Апатьев погиб последним уже в 1945 году. Соцкий знал это точно, потому что служил с ними в одной дивизии.
Так что же происходило в стенах людиновской тюрьмы и за их пределами в ту роковую первую неделю ноября 1942 года?
Из показаний оставшихся в живых арестованных людиновцев, а также бывших полицейских, нам известно почти все.
Авторы не считают возможным для себя как-то развертывать эти показания, акцентировать их. Полагаем, что живописать пером сторонних людей, не испытавших даже подобия перенесенных подпольщиками в полицейском застенке мук — непристойно и неэтично. Читатель и без этого может представить и прочувствовать всю меру страданий их в предсмертные часы, равно как и всю мерзость и глубину падения палачей.
Мария Ярлыкова (арестована за то, что ее зять Александр Королев был в партизанах. Он погиб в 1943 году).
«Я сидела в женской камере четверо суток. Допрашивал меня Иванов. Я по ошибке назвала его товарищем. Он на меня заорал: «Я тебе не товарищ, а господин».
Однажды меня привели на допрос в полицию, там я увидела Анатолия Апатьева. Он мне рассказал, что их зверски пытают, что ему Иванов велел дать 29 розог.
[28]
Я сама слышала доносившиеся из кабинета дикие крики Шумавцова и Лясоцкого. Меня тогда не успели допросить и увели обратно в камеру. Потом я подсчитала, что из двадцати семи человек, находившихся тогда в тюрьме, расстреляли двадцать одного».
Когда-то, в сороковые и пятидесятые годы, в книгах о войне можно было прочитать о том, как гордо молчали под пытками захваченные в плен партизаны. Это неправда, молчать под пытками невозможно. Люди не могут удержаться от крика, когда их порют шомполами, загоняют иголки под ногти, водят по коже пламенем паяльной лампы, пропускают через тело электрический ток. Они кричат, иногда матерятся… Пока не потеряют сознание.
А когда приходят в себя, после того как окатят их ведром холодной воды, то думают не о том, чтобы, стиснув зубы, назло мучителям сдерживать крик и стоны, а чтобы не проговориться, не выдать товарищей… Увы, это не всем удавалось. Однако мы с достоверностью знаем, что ни Шумавцов, ни Лясоцкий, ни Апатьев, ни Мария Михайловна, ни сестры Хотеевы не выдали никого…
Уже известная читателю семнадцатилетняя девушка:
«Мария Лясоцкая пришла с допроса его [Иванова] вся избитая. Бурмистрову Акулину избивали Иванов и Стулов за то, что ее сын был в партизанах. Я сама видела на ее теле следы ужасных побоев».
Сын Бурмистровой Николай точно был в партизанах. Его схватили при переходе линии фронта и раненого доставили в ГФП. Установив, что перед этим он посетил дом партизана Николая Рыбкина, немцы велели полицаям арестовать его семью…
Мария Моисеева (в замужестве Тарасова):
«Лясоцкую Марию и Бурмистрову Акулину приводили в камеру с допросов избитыми, платья на них были разорваны. Лясоцкая даже не могла сама держаться на ногах.
Шумавцов и Лясоцкий, с которыми мы переговаривались через дыру в стенке, рассказывали, что их сильно избивал Дмитрий Иванов».
Капитолина Астахова:
«Меня арестовали за брата-партизана…
Я сама слышала за дверью звуки ударов и ужасные крики Алеши Шумавцова».
Володя Рыбкин (ко дню ареста ему было четырнадцать лет):
«Меня допрашивал Иванов. Избивал резиновой плеткой. Угрожал паяльной лампой. Потом снял со стены саблю и ударил ею несколько раз. Потом меня по его приказу били еще Егор Сухорукое и Стулов.
Шумавцова, Лясоцкого и Апатьева избивали на допросах у Иванова. Я сам видел кровь на лице Лясоцкого после его возвращения с допроса. Лясоцкий в камере рассказывал, что его избивал Дмитрий Иванов. Я сам видел, как полицейские, фамилий не Помню, били Шумавцова ногами прямо в коридоре КПЗ. Из камеры я слышал крики Апатьева, Шумавцова и Лясоцкого во время допроса в дежурке КПЗ».
