Примечательно, что Иванов на допросах выдавал себя за спасителя Олимпиады Зарецкой, в присутствии которой (напоминаем, они были соседками по квартире) и была арестована Азарова.
Это вообще абсолютно неправдоподобно. Иванов никак не мог отпустить Зарецкую хотя бы потому, что никогда ее не задерживал.
Олимпиаду Александровну действительно 19 декабря вызывали на допрос, но не в полицию, а в ГФП, к самому Антонио Айзенгуту. Тот выяснял, знала ли Зарецкая о связях Азаровой с партизанами и т. п. К самой Зарецкой у немцев никаких претензий не имелось, допрашивали ее не как подозреваемую, а как соседку и сослуживицу Азаровой.
В доме Беловой несколько дней безрезультатно сидела полицейская засада. А в двадцатых числах декабря ее расстрелял на Вербежическом тракте полицай Василий Стулов. Тогда же после пыток была расстреляна и Клавдия Антоновна Азарова…
Дмитрий Иванов битьем и обманом все же заставил Щербакова отвести его, унтер-офицера Крейцера, следователя Хаброва и группу полицейских в район деревни Вербежичи к тому месту, где его и Володю Рыбкина должен был ждать Афанасий Посылкин. В неравной короткой схватке Афанасия Ильича Посылкина тяжело ранил очередью из ручного пулемета полицейский Селифонтов.
В бессознательном состоянии Посылкин был доставлен в госпиталь, где через несколько часов и скончался, так и не придя в себя.
Щербакова и Рыбкина на сей раз действительно помиловали, скорее всего потому, что они уже никому не были, нужны. Бенкендорф и Иванов могли упиваться достигнутым успехом: группа Шумавцова и Клавдия Азарова ликвидированы, две партизанские семьи — Лясоцких и Рыбкиных — для острастки населения казнены, связник отряда Посылкин убит… Двух мальчишек можно было, сделав жест милосердия, теперь и отпустить… Володю отправили ездовым в немецкий батальон, дислоцированный в поселке Курганье, Семена — в немецкое подразделение, стоящее в поселке Бытошь…
[33]
Продолжая утверждать, что он спасал жизни многих соотечественников, Иванов привел и такой пример: дескать, хотя в одной из записок, найденных у Щербакова, фигурировали имена врачей Соболева и Евтеенко, он их арестовывать не стал. Действительно, не стал. На то у Иванова было достаточно известных лишь ему оснований, кроме милосердия и, тем более, патриотизма.
Одна из таких причин могла быть самая банальная: врач Евгений Евтеенко на протяжении двух-трех месяцев лечил раненую руку Иванова, и между ними установились за это время, а потом поддерживались по-своему приятельские отношения. Возможно, Евтеенко и рад был бы от них отказаться, но боялся. За это он впоследствии жестоко расплатился: в сорок четвертом году был осужден военным трибуналом к длительному сроку заключения. Арестовать же Соболева, оставив на свободе его напарника Евтеенко, противоречило всем азам деятельности спецслужб.
Последней жертвой людиновского подполья стал Толя Крылов — тот самый подросток, которого, как показал полицейский Иван Апокин, жестоко избивали в его присутствии Иванов и Посылкин. Этот не по возрасту маленький, но очень смекалистый, с отличной памятью мальчуган действительно был сиротой и воспитывался в Людинове своими родственниками Екатериной Стефановной Вострухиной и ее мужем Алексеем Григорьевичем, у которых было двое и своих детей. Алексей Григорьевич был партизанским связным в одной из подпольных групп.
Расширяя свою разведывательную сеть, Василий Золотухин решил пристроить этого паренька в какое-нибудь немецкое учреждение и обратился за помощью — запиской — за содействием к своей знакомой по мирному времени медсестре Настасии Егоровне Луганской. У этой женщины была дочь — красивая молодая женщина по имени Наташа, обладавшая хорошим певческим голосом. По этой причине на квартире Луганских по воскресеньям собирались на музыкальные вечера немецкие офицеры. Вскоре Наташе удалось через знакомого офицера, своего поклонника, устроить Толю Крылова истопником в немецкую комендатуру, в помещении которой находился и штаб немецкого карательного батальона.
В обязанности Толи входило вечером, по окончании рабочего дня, протапливать все печи и вообще поддерживать в помещениях должную температуру. Ночевал он тут же, вместе с полицейскими охраны.
В кабинете командира батальона висела большая карта района, на ней флажками и условными значками отмечались места, где, поданным немецкой разведки, базировались или передвигались партизаны и т. п. Это была важная информация. Кроме того, Толя слышал разговоры немецких солдат (а он уже понимал язык) и полицейских между собой о потерях партизан и карателей, о намечаемых экспедициях.
Эти сведения, естественно, уходили в отряд, а затем в бригаду и служили партизанам хорошую службу.
Погубила Толю нелепая случайность. Майор, командир батальона, потерял или забыл где-то свои часы и, раздосадо-, ванный к тому же какими-то служебными неприятностями, решил, что их украл работающий в здании русский мальчишка.
Крылова тут же избили, а потом передали в русскую полицию. Там его тоже избили. В конце концов, чтобы избавиться от побоев, мальчишка взял на себя вину: сказал, что действительно украл часы и продал их какому-то мужику на улице, которую все в городе называли по-старому «Грядка».
[34]
Дмитрий Иванов и полицейские Василий Попов повели его туда, но нужного дома, разумеется, не нашли. По возвращении в полицию Толю снова жестоко избили. Тогда он сказал, что ошибся, на самом деле покупатель живет на улице Энгельса. На этот раз его повели по новому адресу Николай Чижов и еще один полицейский, чье имя осталось неизвестным.
О том, что произошло дальше, рассказали несколько женщин, проживавших на улице Энгельса.
Мария Прохоровна Фунтикова:
«Я днем пошла за водой, колодец у нас посреди улицы, за два дома от моего. Я видела, как два полицая вели подростка, он был весь избит, без пальто, одежда изорвана.
Когда он поравнялся с колодцем, то бросился туда и утонул. Полицейские хотели туда стрелять, но я закричала… Один из них сделал из веревки петлю и стал набрасывать ему на голову. Тот не давался. Потом пришел отец мальчика и достал труп, я ему помогла. Фамилии не знаю. Позднее он умер, а неродная мать сошла с ума».
Аграфена Ильинична Барсукова показала, что полицейский Николай Чижов закричал ей: «Будешьсвидетельницей, что он сам бросился». «Я видела труп — он весь был избит, в синих полосах от шомполов».
Примерно то же самое рассказала и Александра Андреевна Рысина.
