А Петя продолжил:
— Как сказала мне эта бабушка, сразу за кустами есть тропинка, она и приведет нас в деревню Гумолово. Отсюда до нее километра три. Немцев в деревне нет. Появляются они наскоками. Почти нет в ней и местных жителей: большая часть расстреляна гитлеровцами, а часть ушла к партизанам. В деревне только старухи да малые дети.
Петя с жалостью смотрел на болото, откуда доносился сильный кашель. «Опять у бабушки начался приступ… Вот так теперь и будет кашлять до самой смерти», — подумал он. Кузьмин обнял мальчика за плечи, прижал его и сказал:
— Ничего, Петя, фашисты получат свое. Отомстим за эту старушку и других жителей Гумолово. А теперь, ребята, пора.
Вскоре они вышли из кустарника и оказались на лесной тропинке. И тут Петя вспомнил о свертке, который почти насильно был всунут ему старушкой. В чистой белой тряпочке оказалось два яйца и краюха хлеба. Они по-братски все разделили на три равные части и, вспоминая добрую русскую женщину, быстро расправились с обедом.
Указанная тропинка привела разведчиков к окраине полусожженной деревни, которая встретила их гнетущей тишиной. Гумолово казалось вымершим. Самым удивительным было то, что не слышно было даже привычного для всякой русской деревни лая собак. «Гитлеровцы уже успели разделаться здесь и с четвероногими врагами Рейха», — подумал Петя. В быстро надвигавшейся темноте ребята разглядели стоявшие в четком строю несколько русских печей с высокими кирпичными трубами, которое свидетельствовали, что тут совсем недавно проходила деревенская улица. Чуть дальше виднелись хозяйственные постройки и несколько бревенчатых изб. Над крышей из невысокой кирпичной трубы поднимался столбом дым. Вдруг окна одной из изб осветились слабым, мерцающим светом. Кто-то там медленно передвигался, от чего огонь плошки или лучины то затухал, то разгорался. Там были люди. Там был домашний уют и тепло, по которым они так уже соскучились.
Петя и Ваня смотрели на слабо освещенное окошко, и каждый из них мыслями был уже там, в теплой избе. Однако внимание командира занято было другой стороной деревни, где около огромной высокой сосны темнели избушка и маленький сарай. Ребята поняли, что сегодня в тепло они не попадут; командир не хочет напрасного риска. Они и не настаивали. Решение его было законом для них. Но вот огонь в окошке заслонила фигура обитателя избы. На огонь подули, он затрепетал, но оказался сильнее слабого дуновения воздуха. Тогда на него дунули еще раз, и в избе стало темно. Там укладывались на ночь. Ваня тяжело вздохнул, а Петя махнул рукой, затем незло ткнул кулаком в спину командира, и они цепочкой двинулись к избушке, которая привлекла внимание Кузьмина.
Избушка и небольшой сарай одиноко стояли на самой окраине сожженной немцами части деревни. Как она уцелела на этой стороне, где совсем недавно, по всей видимости, бушевал большой пожар, — одному богу известно. За избушкой сразу шли деревенские поля и густой кустарник, а дальше темнел вековой лес. «В случае опасности, — подумал Кузьмин, — мы сможем кустарником уйти в лес». Вот поэтому он и заинтересовался одинокой избушкой, где решил заночевать.
В малюсеньких рамах старой, изрядно уже покосившейся избы стекла были выбиты. Около полуобвалившегося крыльца валялись вырванные какой-то злой силой входные двери избы. Тут же, во дворе, была разбросана исковерканная нехитрая деревенская мебель: стол без верхней крышки, две лавки с поломанными ножками, самодельный комод без дверей и несколько изрубленных табуреток. Разведчики грустным взглядом еще раз окинули двор, где совсем недавно произошли какие-то трагические события. Тут Ваня тяжело вздохнул, покачал головой и зло произнес:
— Это дело их рук, фашистов. Когда же все это кончится?
Ни Петя, ни командир ему ничего не ответили. Они медленно поднялись на качающееся крыльцо, еще раз осмотрелись и вошли в сени избы, которые встретили их сплошной темнотой. Когда глаза привыкли к темноте, разведчики увидели в сенях груду разбитой глиняной посуды и несколько измятых ведер. В углу стояла свежеоструганная деревянная лестница и чернел открытый лаз на чердак дома. В небольшой комнате располагалась лишь только огромная русская печь. Другая комната, которая являлась, по-видимому, горницей, была сплошь засыпана пухом. Здесь валялись разорванные в клочья наволочки подушек, занавески, разное тряпье. Разведчики потоптались по темным комнатам, а затем, захватив каждый по охапке тряпок, полезли на чердак, где хранилось, к их большой радости, сено. Они затащили наверх лестницу, закрыли лаз щитом из досок, закопались в сено и сразу заснули.
Проснувшись первым, Кузьмин какое-то время лежал с открытыми глазами и думал: «Ну, вот мы и у цели. Теперь нужно добыть инструменты, и за строительство… Топоры и лопаты в деревне мы, конечно, найдем. А вот как быть с продуктами?.. Ребята устали. Ведь предстоит тяжелая работа дня на три, не меньше. По-видимому, придется обратиться к местным жителям, а может, поискать в этой избе? Должен же быть здесь погреб. А в нем могут быть припрятанные от фашистов скромные крестьянские запасы. Пока ребята спят, нужно обследовать еще раз избушку».
Внизу было довольно прохладно. Кузьмин посмотрел в окно без стекол и от неожиданности даже зажмурился. Кругом белел снег. Было очень красиво, но снег для них являлся сейчас и врагом. Кузьмин нахмурился и подумал: «Вот и зима приближается. Нужно быстрей подготовить базу и домой… пока не лег по-настоящему снег. А то будет очень трудно переходить линию фронта».
Командир прислонился к стене и стал наблюдать за деревней. Она была такой же пустынной, как и вечером. Даже изба, окна которой вчера радовали их теплом и светом, не подавала признаков жизни. Хотя нет, вот в ней отворилась дверь, и на улице показался сгорбленный старик в ватнике и зимней шапке, который подошел к высокой поленнице и стал медленно снимать дрова и складывать их на стоявшие тут же козлы. Раздался зычный его голос, и из избы выскочил в одной рубашке шустрый мальчуган лет двенадцати, который быстро перетаскал дрова в дом. Старик и мальчик скрылись в избе, в котором через несколько минут закурилась труба. А вот и соседняя изба задымила. Из нее вышла с двумя ведрами дородная женщина и направилась к колодцу, который находился в метрах тридцати от ее дома. Набрав воды, она быстро вернулась в избу.
«Ну, и мне пора», — подумал Кузьмин. И он несколько раз обошел избу. Он хотел уже подниматься на чердак, и тут внимание его привлекла в сенях груда битой глиняной посуды. Доской он передвинул черепки на другую сторону и от радости чуть не заплясал: на очищенном месте четко вырисовывалась крышка погреба. Кузьмин с трудом ее поднял и по крутой лестнице спустился в подпол, который встретил его каким-то специфическим деревенским запахом и сплошной темнотой. Он зажег спичку и на бочонке около лестницы увидел блюдце, в котором белела уже начатая, в сплошных подтеках парафина, довольно крупная свеча. Командир зажег ее и огляделся: подпол занимал около двенадцати квадратных метров. В ближнем от лестницы углу он сразу заметил впопыхах брошенный разный плотницкий инструмент: топоры, пилы, рубанки, буры. «Ну, вот хотя в этом повезло», — радостно подумал Кузьмин. Он подошел к куче, припорошенной сеном. Эта была картошка. Чистая, сухая, одна крупнее другой. Она даже сырая вызывала у него аппетит. Хозяин дома основательно подготовился к надвигавшейся зиме. Этой картошки семье из трех-четырех человек вполне хватит до мая.
