— Я все продумал, господин офицер. Я к Вольфу не хочу, совсем не хочу. Он противный. Отпустите меня… Я пойду искать маму. С этими двумя я встретился в лесу вблизи деревни Виняголово. Встретил их случайно… Как рассказали они мне, один из них разыскивает пропавшую невесту, а другой пробирается из окружения. Люди они вроде хорошие, поэтому я и решил идти с ними в Ленинград. Может, там моя мама?
Он со слезами в глазах вопросительно смотрел на разъяренного гитлеровца. Допрос длился около трех часов. Временами следователь становился необыкновенно ласковым к Пете, обещавшим ему за признание в принадлежности к советской разведке большие деньги, хозяйство в Волосове, поездку в Берлин и прочие блага. Глаза у мальчика сразу вспыхивали неподдельной радостью, и он опять начинал все тот же рассказ. Иногда фашист хватался за пистолет, приставлял дуло к его голове и грозил ему карами, каких свет еще не видел. Петя испуганно шарахался в сторону и делал вид, что очень боится гитлеровца: начинал трястись и заливаться обильными слезами. Измотанный и страшно злой Ульрих не выдержал и нарушил рекомендации начальника ауссенштелле. В конце допроса он поддал Пете под зад пинка, так что тот отлетел от него метров на пять. И тут же крикнул Вольфа, приказав отправить эту проклятую троицу в баню и строго их охранять.
На следующий день их из бани на допрос вызывали по одному. Ульрих выполнил свое обещание: у Кузьмина и на правой руке Вольф оборвал ногти. Но фашисты так ничего нового от него и не узнали. За Голубцовым немцы приехали на мотоцикле, так как сам он добраться до кабинета Ульриха на своей сломанной ноге был не в состоянии. Гитлеровцы бросили Ваню, словно рогожий куль, в коляску, и мотоцикл рванулся по замерзшей земле к штабу, где разведчик сразу попал к палачу ауссенштелле. Вольф крутанул с огромной силой его сломанную ногу, и Ваня, издав душераздирающий крик, потерял сознание. Фашист вылил на него ведро воды и опять набросился на искалеченную ногу. Ваня несколько раз терял сознание, но гитлеровцам он так больше ничего и не сказал.
Допрос Пети на удивление был совсем коротким. Вместе с Ульрихом его допрашивал сам начальник ауссенштелле. Тяжело вздохнув, мальчик принял скорбный вид и повел свой рассказ, который немцы слышали уже много раз. Лицо Гюльцова перекосилось, как от зубной боли, он махнул рукой, и переводчик приказал Пете замолчать. Мальчик с обиженным видом смотрел на фашистов, а начальник ауссенштелле грозно сдвинул брови и долго говорил что-то по-немецки. Когда он замолчал, переводчик, согнувшись крючком, затараторил:
— Господин штурмбанфюрер СС предупреждает тебя, что ты сам выбрал себе путь… За подготовку к переходу линии фронта тебе полагается расстрел. Но немцы дают тебе последний шанс. Завтра вами займется специалист из русских. Господин Гюльцов считает, что русский русского быстрее поймет, поэтому они вызвали из Гатчины русского следователя. Ты должен ему все рассказать, рассказать толь-ко правду. Это твой последний шанс. Подумай хорошенько, подумай ночью… Жизнь ведь хорошая штука. Умирать в таком возрасте очень тяжело.
Петя изредка кивал головой, а сам думал: «Что еще придумали фашисты? Кто такой этот русский специалист? Пошел бы он к черту вместе с гитлеровцами…»
Не валяй дурака, Петька!
В этот вечер разведчики долго не могли заснуть. Они понимали, что дело их идет к развязке. Физические силы были уже на исходе: особенно сдал Иван, хотя он и старался держаться молодцом. Сломанная нога причиняла ему невыносимую боль, поэтому он большую часть времени лежал на полке, укрытый командирским пальто. Кузьмин, пальцы которого были заботливо забинтованы Петей в лоскуты его нижней рубашки, в этот вечер был весь в движении. Пять шагов к банному окошку, пять шагов к печке, и так несколько часов подряд. Как никогда, командир был сосредоточен и задумчив. Мозг его был занят только одним: «Надо бежать, хотя бы кому-нибудь из них — Особый отдел должен знать о нашей судьбе. Но как? Толстая дубовая дверь, запертая на огромный амбарный замок, им, конечно, не под силу. Ктому же часовой… Разобрать толстенные бревна или потолок? Нет, с его изувеченными Вольфом руками и сломанной ногой Голубцова — это из области фантазии…»
Командир посмотрел на ребят. Ваня лежал на полке с закрытыми глазами. Чувствовалось, что он не спит, а усиленно о чем-то думает. Петя возился около печки с деревянной бадьей с грустным видом. Выбил ногой одну из досок, и вскоре разобранная бадья полыхала в печке. Не разговаривая, мальчик долго смотрел на бушующий огонь в топке. С виноватой улыбкой он не раз пытался заговорить с Кузьминым, но никак не мог решиться. Наконец он не выдержал и спросил:
— Командир, вы верите мне с Ваней?
Кузьмин удивленно остановился около Пети и обнял его за плечи. Пацан прислонился к его широкой груди, обтянутой серым свитером, и неожиданно заплакал. На полке раздался стон Голубцова. Он приподнял голову и слабым голосом сказал:
— Не валяй дурака, Петька. Ишь, слезы распустил, как девчонка. Думаешь, не понятно, почему ты задал этот вопрос?
Ваня с трудом повернулся на бок и продолжил:
— Я отвечу тебе. Ты думаешь так: друзья мои битые и перебитые, а я немцами почти не тронутый, только раз получил пинок под зад. Тебя это угнетает. Боишься, что мы заподозрим тебя в связях с фашистами. А врагу нашему только это и надо. Они ждут, чтобы у нас начались распри. Тогда им легче будет справиться с нами. Нет, Петенька, я уверен в тебе. Думаю, и командир такого же мнения…
Кузьмин обнял мальчика:
— Дурачок ты, Петя. У меня и в мыслях ничего такого не было. Это очень хорошо, что один из нас с целыми руками и ногами.
Петя радостно вздохнул и подбросил последние доски бадьи в печку. Голубцов взмахом руки подозвал друзей, и они уселись с ним на полке. Ваня тяжело застонал, а затем тихо произнес:
— Мороз-то ночью все крепчает и крепчает…
Тут он рассмеялся:
— Да не смотри на меня так, командир. Я не в бреду, а в полном сознании. Мороз наш союзник. Чем крепче он будет, тем лучше для нас. Прошлой ночью из-за болей в ноге я никак не мог заснуть. Когда у нас восстановилась тишина, слышу, часовой потоптался около банной двери, подпер ее бревном, и потихоньку ноги его поскрипели по снегу к деревне. Вернулся он перед самым рассветом. Кумекаете, для чего вам говорю?
Он посмотрел на своих товарищей. Кузьмин с радостью схватил за плечи Голубцова, что тот даже застонал. Затем он набросил на ноги Вани пальто и быстро произнес:
— Я понял тебя, Ванюша. Мы сегодня проверим и, если уйдет часовой, попробуем открыть дверь, а там ищи ветра в поле.
Ваня съежился, тяжело вздохнул и твердо сказал:
— Только давайте, ребята, договоримся, что я с вами не пойду. С моей ногой буду для вас обузой.
Петя и командир вскочили с полки и с осуждением смотрели на Голубцова. А он совсем спокойно продолжал:
— Со мной вы тут же будете схвачены фашистами. Пустят они собак по следу, и мы вряд ли успеем добраться до линии фронта.
