Но тогда возник вопрос: кто и как должен наследовать верховную власть? Решение было подсказано буддийской догмой о карме, то есть переселении душ. Верующим объявили, что высшие иерархи ламаизма не умирают, а перевоплощаются в младенцев, родившихся в день их смерти. Поскольку кандидатов на эту роль может оказаться много, разработан сложный ритуал отбора. Прежде всего с помощью гадания определяется направление поисков. Потом на новорожденных составляют гороскопы, ищут на их предплечьях и бедрах определенные знаки — свидетельства их прежней жизни. По негласной традиции, ищут среди простолюдинов, ибо избранник из знатной или богатой семьи чрезмерно увеличил бы ее влияние.
После того как младенцы прошли первый отбор, их в трехлетнем возрасте свозят на главный обряд. Претендент должен из тридцати различных предметов безошибочно выбрать девять, принадлежавших покойному далай-ламе, то есть доказать, что он пользовался ими в предыдущем существовании. Если подобного экзамена не выдержал никто, продолжают искать в другом месте. Когда ребенок, в которого переселилась душа далай-ламы, наконец определен, он обретает лишь номинальную власть. Ибо до его совершеннолетия всем заправляет регент. Накануне посвящения в сан юноша две недели постится на воде. Но эта голодовка отнюдь не самое опасное в его судьбе. Лишь пятый, седьмой, девятый и тринадцатый далай-лама пробыли высшими иерархами достаточно долго, чтобы умереть естественной смертью. Для тех, кто рассчитывает стать регентом, есть большой соблазн досрочно «перевоплотить» далай-ламу в младенца, чтобы и дальше вершить дела от его имени.
В середине XVII века пятый перерожденец одержал окончательную победу над своими соперниками и получил от Гошри-хана титул далай-ламы. С тех пор высший иерарх ламаизма стал одновременно верховным правителем края и переселился из монастыря Дрепан во дворец Потала.
Такое соединение духовной и светской власти дожило до китайской революции. Соглашение о мирном освобождении Тибета, подписанное в 1951 году, предусматривало право тибетского народа на районную национальную автономию в рамках Китайской Народной Республики. Вопросы обороны и внешних сношений были объявлены прерогативой Пекина, а Лхасе предоставлена полная самостоятельность в местных делах. В соглашении говорилось, что центральные власти не будут изменять сложившуюся в Тибете политическую систему, функции и полномочия далай-ламы, с уважением отнесутся к религиозным верованиям, обычаям и привычкам тибетского народа, не станут вносить какие-либо изменения в доходы монастырей.
В 1955 году Тибет предстал моим глазам как нетронутый заповедник средневековья, как некая инсценировка рыцарских романов Вальтера Скотта о временах Крестовых походов.
ПУТЕШЕСТВИЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА
Мир заоблачных высей
Цепи снеговых вершин возвышаются одна над другой, как ступени лестницы, ведущей в заоблачные края. Тщетно ищет глаз черту горизонта. Вот уже много дней мой видимый мир ограничен со всех сторон лишь безмолвными седоголовыми пиками. Однако природа от этого не выглядит однообразной. Она ошеломляет многоликостью, резкостью контрастов. Как в калейдоскопе, сменяются ландшафты, растительные зоны, времена года… То передо мной раскрывается величественная альпийская страна. Темные провалы ущелий, крутые изломы безжизненных хребтов, рассеченная острыми краями скал зеленая одежда предгорий. То мы попадаем в долины с заболоченными озерами и редким покровом высокогорных трав. То за перевалом вдруг открывается взору зубчатая стена леса. И тогда к голосу потоков, бегущих среди гранитных глыб, примешивается давно забытый шум сосен.
Тибетское нагорье поражает масштабами, в которых природа создала это сплетение мускулов земной коры. Все кругом имеет формы и размеры фантастические. И грозный голос рек-водопадов. И облака, которые видишь где-то глубоко внизу. И парящие в небе орлы с двухметровым размахом крыльев. Это величие внушало бы путешественнику ощущение собственной ничтожности, если бы не сама автомобильная дорога. Велик человек, раз он смог победить даже эти вздыбившиеся горы! Вот мысль, с которой встречаешь каждый перевал.
Легко ли представить себе грузовик, движущийся за облаками? А ведь именно такие высоты приходится преодолевать на пути в Тибет. Когда машина крутыми зигзагами взбирается к перевалу, вознесенному за пять тысяч метров над уровнем моря, когда за узкой кромкой дороги сквозь голубоватую толщу воздуха видишь внизу причудливые петли всего проделанного за полдня пути, когда даже моторам не хватает воздуха и вода в радиаторах начинает кипеть при восьмидесяти градусах, нельзя не думать о тех, кто прокладывал эту магистраль.
Путь в Тибет из центральных провинций Китая требовал трех-четырех месяцев езды верхом по вьючным тропам. Дневной переход в двадцать километров считался настолько очевидным пределом, что слово «переход» стало мерой длины. Шоссе, по которому я проехал, позволяет за пару недель покрыть две с половиной тысячи километров, что отделяют административный центр провинции Сычуань, город Чэнду, от сердца Тибета Лхасы. На подступах к Тибету линии горных хребтов и зажатых между ними рек тянутся с севера на юг. А шоссе пришлось прокладывать с востока на запад. Оно проходит через четырнадцать перевалов.
В 1950 году части Народно-освободительной армии Китая, двигавшиеся в Тибет, начали строить эту дорогу, а четыре года спустя она была открыта для движения. Через горные кряжи, через пропиленные реками каменные щели, через рыхлые гряды морен и зыбучие пески проложили строители высокогорную магистраль. Дорога пересекла девственные леса Поми, словно дремлющие в заколдованном сне. Леса, где с ветвей деревьев-богатырей свисают седые бороды мха, а плющ вьет беседки среди поваленных бурями исполинских стволов. Она прошла мимо ледников, опасных своими селями — грязе-каменными потоками. По несколько километров приходится ехать среди серого хаоса валунов и спекшейся земли. Словно рядом остатки населенного пункта, дотла разрушенного бомбардировкой. Временами, чаще всего в конце лета, талая вода выбрасывает из трещин ледника смерзшуюся пробку наносов. И тогда вниз по склону низвергается похожая на жидкий бетон масса грязи вперемешку с камнями.
Вижу очередной столб с надписью: «Вершина. Перед спуском проверь тормоза». Рядом насыпана груда камней с воткнутыми в нее шестами. Ветер треплет на них выцветшие полотнища с буддийскими письменами. Это молитвенный курган, неизменная примета перевала.
В Тибете сильны поверья о злых духах — обитателях горных вершин, которые якобы посылают болезни и беды на тех, кто отваживается подняться в их владения. Для зашиты от них на гребнях перевалов ставят эти флажки с молитвенными текстами. Поднявшись сюда, погонщик каравана по обычаю кладет возле флажка небольшой камешек, принесенный с подножия. Так вырастает курган.
На вершине поневоле вспоминаешь об этих поверьях. Разреженность воздуха чувствуется, даже когда сидишь без движения в машине. Одолевает зевота, хочется сделать глубокий вдох. Мотор приходится студить через каждые полчаса. Во время этих частых остановок я уже не бегаю с фотоаппаратом, а молча сижу на своем месте.
