Элмер Кэй ненавидел Джека О'Брайана. Разумеется, ненависть эта имела философскую подоплеку: Элмер являлся сторонником теории большой, тяжелой, медленной пули, в то время как Джек верил только в маленькие, легкие и быстрые пули. Однако взаимная неприязнь простиралась гораздо дальше, и если один из них переключался на какую-нибудь другую тему, второй сразу же начинал ему возражать, лишь для того, чтобы не придерживаться одного и того же мнения. На самом деле оба претендовали на лидерство в так называемом «мире оружия». Оба мнили себя королями. Каждый сотрудничал со своим журналом, в котором публиковались его замечания и исследования, каждый имел свиту последователей (также ненавидевших друг друга, и даже больше, чем двое престарелых повелителей), у каждого были связи с конкретным производителем оружия (у Джека с «Винчестером», чьей продукцией он преимущественно пользовался, у Элмера, соответственно, со «Смитом и Вессоном»). Оба при любой возможности говорили друг о друге самые разные гадости. Оба вели себя высокомерно и надменно. У каждого на счету было по шестьсот с лишним убитых диких зверей, но, тогда как Элмер в свое время усмирял мустангов и до сих пор сохранил в себе что-то от простого ковбоя, Джек считал себя аристократом, даже интеллектуалом винтовки и не опускался до забав простолюдинов. Элмер был мастер травить байки, Джек превосходно читал лекции. Оба ревностно держались за свое положение лидеров соперничающих партий, каковыми, естественно, они и являлись.
Но, по крайней мере, Джек и Элмер не ссорились в открытую. Их неприязнь проявлялась более тонко, в тихих замечаниях, высказанных без посторонних, в ледяной враждебности, выражавшейся в учтивой вежливости, слишком нарочитой, чтобы быть искренней.
— Доброе утро, мистер О'Брайан.
— Здравствуйте, мистер Кэй.
— Какой табак вы курите, сэр?
— Ну как же, это «Брайарвуд». Превосходный трубочный табак с добавлением имбирного корня.
— О, не сомневаюсь, у него великолепный вкус. Лично я, правда, предпочитаю более крепкие сорта, но, как говорится, о вкусах не спорят.
— Вы совершенно правы, мистер Кэй. О вкусах не спорят.
Что касается прямых столкновений, это было уделом сотрудника пограничной охраны, бывшего чемпиона по стрельбе из револьвера Чарли Хатчисона. Остальных пятерых и Эрла объединяло по меньшей мере одно: ненависть к Чарли.
Чарли Хатчисон прямо-таки упивался агрессивностью. Он никогда не уставал повторять остальным, что он убил семнадцать человек, а если у него спрашивали об этом, Чарли готов был рассказывать всю ночь напролет подробности каждой победы, описывая вес и форму пули, место, куда она попала, то, как умирал враг, — быстро, если выстрел оказывался удачным, или медленно, со слезами и мольбами о Wasser и Mama
[42]
, как в случае с несчастным солдатом вермахта, которого старый ублюдок, по сути дела, предал жестокой казни. Этот случай нравился Чарли больше всего.
— Видели бы вы выражение лица этого бедолаги, когда моя пуля тридцать восьмого калибра продырявила ему легкое! Лично я ничего подобного никогда не видел. Казалось, его оглушили обухом. Но он не упал сразу. И дальше начинается самое интересное. Бедняга садится на землю, очень торжественно, словно опасаясь испачкать брюки или прогневить Господа Бога. Ха! Ничего подобного я не видел. Когда мне на границе приходилось подстрелить какого-нибудь мексиканца, он просто плюхался на землю и начинал вопить, обращаясь к своему проклятому католическому богу или еще кому там, кого почитают эти любители фасоли. Но этот немец — вот он ухитрился помереть очень медленно.
Таким Чарли бывал в хорошем настроении. Когда же на него нападала драчливость, что случалось гораздо чаше, он расхаживал по ферме, нарываясь на драку, причем неважно какую, на кулаках или словесную. Его излюбленной жертвой был второй пограничник, огромный молчаливый Билл Дженнингс, еще один проклятый сочинитель (да тут собрались одни писаки!) книг об оружии и охоте. Чарли обожал подкалывать Билла.
— Билл, а ты уверен, что ты действительно представляешь из себя то, что называется человеческим существом? Тебе не надо будет ничего говорить. Не надо будет никого убивать, черт побери. Тебе достаточно будет показать свою рожу, и все враги в страхе разбегутся.
— А может быть, все дело в его репутации, — предположил Элмер.
— Проклятие, из того, что по телевизору показали, как он выхватывает револьвер и всаживает пулю в теннисный шарик, еще не следует, что у него есть репутация — разве что репутация фокусника-покусника. А я имею в виду репутацию убийцы.
— Говорят, что он умеет обращаться с оружием быстрее всех.
— Проклятие, да он похож на чертову мумию. Наш Билл ничуть не расторопнее вон того старика — если, конечно, его удастся разбудить.
В словах Чарли была своя правда. Эд Макгриффин прибыл вместе со своей очаровательной внучкой Салли, которая стала готовить для него отдельно. Предварительно ей приходилось растолочь все продукты и размочить их в молоке, чтобы беззубый старик мог с ними справиться. Но вскоре как-то само собой девушка начала готовить на всех, и мужчины не возражали, в том числе и Эрл, который поражался энергии Салли, ее деловитости и бесконечному терпению. Она успела уже трижды отогнать надоедливого Чарли, справедливо полагая, что у него на уме что-то нехорошее.
Тем временем старик Эд просто сидел в кресле-качалке на крыльце, иногда покачивался, иногда дремал, с выражением умиротворенного спокойствия на сморщенном лице. Он неизменно одевался в костюм-тройку с галстуком и не снимал огромную шляпу, в которой тонула его лишенная растительности яйцевидная голова.
— Этот старик забыл о стрельбе больше, чем ты сможешь узнать за дюжину жизней, Чарли, — заметил Элмер.
— Возможно, это и так, но какой от него толк, черт побери, если он все время спит? Эрл, по-моему, ты был настроен чересчур оптимистически, когда захватил с собой этого старикашку.
— Чарли, именно этот старик первым показал, как надо быстро выхватывать револьвер и делать прицельный выстрел.
— Ха! Эрл, ты начитался книг о Диком Западе и веришь во всю эту чушь!
— Эрл знает, что к чему, — возразил Элмер. — Он убил людей раз в тридцать больше, чем ты. Но только Эрл, в отличие от тебя, не бахвалится этим день и ночь. Насколько мне известно, такие большие медали просто так не дают.
— Я вовсе не ставлю под сомнение, что Эрлу на войне пришлось пережить два-три хороших денька. Но я имею в виду целую жизнь, прожитую в войнах, вместе с оружием, за счет оружия, с быстротой оружия — и так целых тридцать лет. И это я. Вы все только говорите, рассуждаете, пишете книги, как будто вам приходилось заниматься этим. Проклятие, а я — я был там! Я делал все это!
Вдруг послышался влажный чавкающий звук. Это старый Эд сплюнул ту жидкую слизь, которая образовалась в его организме, пока он дремал. Но вот старик очнулся от сна.
— Чарли, если бы ты поменьше говорил и побольше стрелял, на свете не осталось бы ни одного контрабандиста-мексиканца. Однако нам снова и снова приходится иметь дело с контрабандистами, следовательно, ты брехун и пустомеля.
