Подходить они не стали. Просто припарковались и подождали.
Эрл следил за капралами, быстро и умело чистившими, смазывавшими и проверявшими винтовку. Дождавшись кивка, он положил винтовку и две бурые коробки с франкфуртскими патронами в специально захваченный футляр для охотничьего ружья, пожал хозяевам руки и пошел к своим провожатым.
— Эрл, надеюсь, ты знал, что делал, когда связался с этими типами, — сказал на прощание Рэй.
— Я тоже на это надеюсь, — ответил Суэггер.
* * *
Эрл принял душ, надел чистую рубашку, облачился в костюм и в сопровождении двух спутников пошел в клуб. Скучающие местные офицеры и их скучающие жены смотрели на него, как на особу королевской крови, хранящую инкогнито. Кое-где он замечал офицеров морской пехоты-некоторые лица казались ему смутно знакомыми. Отчаянно хотелось подойти к ним и сказать: «Эй, я — Эрл Суэггер военно-морская пехота США. Ничего, если я присоединюсь к вам?» Он знал, что ему ответили бы: «Садись с нами, старина. Расскажи, как ты воевал на Тихом океане, а мы расскажем, как воевали сами». Но, увы, это было невозможно. Он съел хороший бифштекс и салат, но от крепких напитков отказался. Его спутники, выпившие по паре коктейлей, изрядно осоловели и, как последние болваны, начали болтать про «это» (что означало представляемое Суэггером ЦРУ). Обоих одолевало любопытство.
— Как там? — спрашивали они. — Очень высокая степень секретности? Трудно к вам поступить?
Он не знал ответов на эти вопросы. А если бы и знал, не ответил бы. Эти щеголеватые, хорошо образованные малые никогда не попадали в строй, пристраиваясь в тыловой разведке, связи или при штабе. Нет, неправда. Было несколько парней, которые...
Тут подошел моряк с фуражкой в руках и что-то прошептал на ухо лейтенанту Дэну, после чего тот сразу нахмурился.
— Известие от Роджера, — сказал он. — Не суждено вам переночевать на базе. Вас хотят видеть в городе.
— О'кей, — ответил Эрл. — В Гаване?
— Нет, в Сантьяго. До него всего час езды. Мы доставим вас на служебной машине. Говорят, в Сантьяго что-то должно случиться.
— Что бы это могло быть? — задумался Эрл.
— Может быть, война? — предположил лейтенант Дэн.
— Скорее оргия, — возразил офицер помладше. — Эй, мистер Джонс, возьмите меня с собой!
— Джерри, о чем ты говоришь, черт побери?
В ответ Джерри выдохнул только одно сладострастное слово:
— Карнавал.
37
Спешнев пытался раздобыть нужную информацию, но ничего не получалось. В Сантьяго шел карнавал, и те, кто еще не успел напиться, думали только о выпивке. Вечер, музыка, стук барабанов, кипение крови, поиски приключений, бесконечные возможности...
Он начал с Пласа-де-Армас, зеленой площади в центре Сантьяго, от которой к порту тянулись шумные улицы. Зашел в вестибюль гостиницы «Каса Гранде», потом вышел оттуда и начал описывать все более и более широкие круги, уворачиваясь от козлов, на которых, сидя верхом, катались по площади дети; вряд ли козлы и дети могли знать что-то полезное. Затем посетил огромный собор Святой Ифигении, где молящиеся зажигали свечи, а священники что-то бормотали, как заговорщики, но тут же умолкали при приближении незнакомца. Это было единственное место, где в воздухе не ощущался запах любви, удовольствия и сигар — только бормотание священников и жаждущих исповедаться, получить возможность совершить за этот языческий уикенд новые грехи и снова покаяться в них.
Спешнев прошел мимо самого старого здания Кубы, построенного завоевателями в тысяча пятьсот шестнадцатом (шел тысяча девятьсот пятьдесят третий, но завоеватели все еще оставались здесь), и наконец очутился в самом сердце города — Калье-Эрдиа, средоточии баров и туристов. Последние, уставшие от вульгарной Гаваны, устремились в Сантьяго, решив поискать более изысканных ночных развлечений. Возможно, им даже не придется платить за удовольствие: сегодня все будет даром. Царившее вокруг возбуждение напомнило ему Каталонию тридцать шестого года; но там была настоящая война, речь шла о революции, хлебе и свободе, а не о сексе, и вместо женщины приходилось обнимать самое смерть. Кроме того, в Барселоне тридцать шестого года туристов не было вообще, а в Сантьяго пятьдесят третьего их было слишком много.
Но Спешнев не успокаивался. Он проходил мимо полицейских участков и казарм, постригся у одного парикмахера, побрился у двух других и трижды почистил ботинки. Купил семь билетиков с предсказаниями и четыре сигары. В каждом месте задавал неназойливые вопросы, надеясь получить интересные ответы. Заметил редакцию крупнейшей газеты, следом за парнем с блокнотом зашел в бар для репортеров (в Испании репортеры, особенно глупые американцы, были самым ценным источником информации) и потолкался там, заказав для маскировки несколько бутылок пива, содержимое большинства которых вылил в унитаз.
И что?
Ничего. «Карнавал, дружище. Расслабься, радуйся жизни; может быть, на тебя обратит внимание какая-нибудь красотка...»
«Нет. Я не о том».
«Ах это? Просто слухи. Чушь, глупость. Ничего определенного. Ничего конкретного».
Ни слова о лидере, о каком-то плане или заговоре, о забастовках, демонстрациях или общественных беспорядках. Никаких имен. И все же...
Кто-то слышал, что кто-то покупает у бывших солдат военную форму, а бродягам предлагает ром в обмен на старые зеленые рубашки. Кто-то другой сказал, что слышал, будто кто-то видел, как кто-то скупал в разных магазинах спортивных товаров патроны двадцать второго калибра. Еще кто-то заявил, что уже несколько недель в городе не видно некоторых известных людей — лавочников, плотников, фабричных рабочих, не говоря о студентах и бывших солдатах. Где эти люди? Куда они уехали? И что это значит?
Никто ничего не знал. Увы, у Спешнева не было осведомителей в тайной полиции, а в ресторанах и барах для прессы циркулировали только слухи. В этом провинциальном городе не было сети агентов, информаторов и восторженных сторонников коммунизма, которыми можно было манипулировать. У него не было ничего, кроме собственных мозгов, ног и нетерпения. Вокруг царило безумие карнавала.
Он шел, шел, шел и наконец попытался представить, что могло бы стать возможными целями, потому что боялся, что за всем этим стоит честолюбивый молодой человек, невыдержанный и недисциплинированный. Полицейский участок был слишком большим, как и уродливые казармы Монкада, расположенные в северной части площади Марти, на углу Калье-Карлос. Зубчатые стены, прикрывавшие плац, делали здание казарм похожим на замок. Тамошний гарнизон составлял около тысячи человек. Решиться на штурм казарм мог только самоубийца. Или полный болван. Оставались почты (маловероятно), радиостанции и муниципалитет. Цели были очевидные. Их захват больно ударил бы по президенту, заставил бы его потерять лицо, но не власть. Более тонкий человек попытался бы дискредитировать Батисту в глазах его заимодавцев и клиентов, выбрав в качестве символической цели что-нибудь американское, например особняки, принадлежащие служащим «Юнайтед фрут компани». Но через несколько часов здесь высадился бы десант разъяренных морских пехотинцев, что превратило бы Кубу в сорок девятый штат США куда быстрее, чем диктовал ход событий. Неужели этот молодой человек способен на подобное безумие? Даже Спешнев не верил, что он так глуп.
