— Нет, сэр.
— То-то и оно, сэр. Быстро туда, быстро обратно. Все живы, и мы возвращаемся домой богачами.
Они уже были в центре Алтуса, проезжая по пыльным улицам. Алтус представлял собой старинный маленький городок, в котором самый высокий лом был трехэтажным. Витрины магазинов закрыты глухими жалюзи. В центре универмаг, суд и городская ратуша, которая выглядела так, словно ее лучшие времена давно миновали. На центральной площади неизменная статуя Уилла Роджерса, который был самым доброжелательным человеком в мире. Рядом стояло несколько скамеек. Но все это не то, что нужно Лэймару.
— Слишком открытое место. Давай-ка отъедем в сторону, подальше от центра, может, там найдется более уединенное место.
Они проехали в место, которое при желании можно было бы назвать пригородом Алтуса, потом выехали на государственную платную дорогу номер 283, ведущую на север.
— Здесь мне нравится больше. Посмотрим, что к чему.
Ричард въехал на стоянку, заполненную машинами. Вокруг стоянки теснились многочисленные здания — продуктовый магазин, лавка, где торговали йогуртом, библиотека графства, кинотеатр и несколько маленьких концертных залов, магазин спортивного инвентаря.
— О-о, вот то, что нам надо, — кинотеатр. Выходим, Ричард.
— Мы пойдем в кино?
— Нет, Ричард, мы не пойдем в кино. Знаешь, Ричард, иногда я жалею, что не оставил тебя в тюряге ниггерам. Они были бы счастливы, я был бы счастлив, и иногда мне кажется, что и тыбыл бы более счастлив.
Они сидели молча. Через некоторое время к стоянке подъехала машина, из которой вышли отец с сыном и направились к кассе. Отец купил два билета, и они вошли внутрь здания кинотеатра.
— Это же настоящий подарок, Ричард. Смотри, он вернется к машине через два часа. Полчаса он потратит на то, чтобы понять, что он не забыл, где он припарковал машину, что ее просто нет, то есть ее угнали. Он, конечно, позовет полицию, но даже в таком гигантском городе, как этот, копу потребуется пятнадцать — двадцать минут на то, чтобы составить и написать гребаный протокол. К тому времени мы успеем перекрасить его рыдван и поменять номера.
Ричард тронул машину и медленно поехал к цели их путешествия. Но Лэймар остановил его.
— У нас есть еще время, ты поезди пока по кругу. Мне надо напоследок сказать тебе одну очень важную вещь.
"О,Господи", — подумал Ричард.
— Тебе нужно будет сделать одно дело.
— Какое, Лэймар?
— Ну, допустим, что у нас ничего не получится. Мы можем влипнуть в какое-нибудь дерьмо. Я могу получить серьезную рану и умереть от кровотечения. Нас могут повязать полицейские, все может пойти прахом. Короче, случиться может все, что угодно.
— Лэймар!
— Все может произойти. Мы занимаемся рискованным делом, и иногда все срывается из-за какой-нибудь дурацкой мелочи. Ты слушаешь меня? Что тебе подсказывает твое воображение?
— Ничего хорошего, — Ричарду хотелось расплакаться.
— Я спас твою задницу от ниггеров. Я вывел тебя из тюрьмы, я показал тебе новую, настоящую жизнь. Ричард, если они тебя поймают, ты сможешь сказать, что тебя принудили к бегству. Ты даже, пожалуй, станешь героем, Ричард, ты сможешь рассказать им обо всех преступлениях, которые мы успели совершить. Степфорды подтвердят, что ты ничего не делал. Этот счастливчик, похожий на Джона Уэйна полицейский сержант, скажет, что ты ни в кого не стрелял. Черт, они поставят кино, а в твоей роли снимется этот, как его, Ричард Гир. Но ты должен пообещать мне одну вещь, Ричард.
— Я слушаю тебя, Лэймар.
— Тот пистолет, который мы отобрали у полицейского, все еще у тебя? Ты не потерял его?
— Нет, Лэймар, он у меня. Он в доме Руты Бет, под матрасом, на котором я сплю.
Он ненавидел этот пистолет лютой ненавистью. Это было большое, серебристое сооружение, тяжелое и пахнущее ружейным маслом. Лэймар велел ему каждый вечер делать по сто холостых выстрелов, чтобы развить силу в кисти. Но Ричард не мог нажать на гашетку больше чем двадцать пять раз подряд. Потом рука начинала невыносимо болеть.
— С собой ты его не взял? Прекрасно, Ричард. Не бойся, я не потребую от тебя ничего особенного. Если дела наши пойдут совсем плохо и старого Лэймара насадят на пулю и превратят в кусок копченого мяса, то ты дождись, пока Оделл отвернется в сторону, приставь ему дуло к затылку и нажми на гашетку. Это самое лучшее, что может произойти с Оделлом, если меня не станет.
— Я... Я думал, что ты любишь Оделла.
— Да, я люблю Оделла. Я очень люблю его и не хочу даже думать о том, что с ним произойдет, когда меня не будет. Кто тогда будет ухаживать за этим младенцем? Кто будет о нем заботиться? Кто будет объяснять ему, что к чему? В этом мире не будет пощады такому большому старому мальчику, который слушался своего злодея — двоюродного брата, творил зло, не умея даже говорить с собой. Кто будет чистить ему зубы? Кто будет следить, чтобы он вовремя ел? Иногда он не понимает, что надо есть. Он самая несчастная душа в этом мире, которую я знаю, честное слово. Если меня убьют, они устроят охоту за ним и будут травить его, как дикого зверя. Потом они поймают его и запрячут в какую-нибудь дыру, где никто не скажет ему, что происходит и что надо делать. Этого не должно быть, Ричард. Ни под каким видом. Поэтому сделай то, о чем я тебя попросил.
— Хорошо, Лэймар.
— Я знал, что смогу положиться на тебя, Ричард. А теперь высади меня здесь.
Ричард остановил машину, и Лэймар выскользнул наружу, молниеносно, но внимательно осмотрелся по сторонам, спокойно и непринужденно наклонился к двери выбранного им для угона автомобиля, вставил под окантовку стекла длинную узкую металлическую полоску и несколько раз качнул ее взад и вперед, придав при этом своему лицу самое беззаботное выражение. Замок щелкнул и открылся. Лэймар быстро сел за руль. Через секунду он завел двигатель. Он обернулся, улыбнулся Ричарду и на большой скорости рванул с места.
Глава 14
В субботу Бад специально поехал в Лотон, чтобы зайти в новую публичную библиотеку. Она располагалась недалеко от недавно построенного полицейского участка. В библиотеку он пошел, чтобы полистать книги об искусстве и об Африке. Ему хотелось разобраться, какую роль в этом деле играют львы.
Да и так ли важны здесь львы сами по себе? Или это совершенно другая тема — тема «львы в живописи»? По этому вопросу он нашел не слишком много литературы. Единственным художником, который посвятил всю свою жизнь рисованию львов, оказался француз по имени Руссо, Бад ознакомился с его творчеством. Более дурацких картин он не видел никогда в жизни. Как он выяснил, такие картины назывались примитивными. На одной, самой знаменитой картине было изображено, как лев облизывает негра в призрачном лунном свете. Бад долго пялил глаза на картину, пытаясь сообразить, что бы это могло значить. В каком-то смысле картина его потрясла: для него это было то же самое, что подглядеть чужой сон, — в картине было что-то спокойное и безмятежное, почти детское. В то же время в этом изображении присутствовало что-то оскорбительное: значение изображения, казалось, было скрыто за семью печатями от нормальных людей вроде Бада. Созерцание репродукции вызывало у него противное внутреннее беспокойство.
