Это был конец эпического семинедельного запоя, уже на второй неделе которого его первая жена сбежала навсегда. У Боба почти не сохранилось воспоминаний об этих днях и об этом месте, но он почему-то четко помнил, как вошел, пошатываясь, в винный магазин, протянул десятку, взял сдачу и бутылку и вышел на автостоянку к своему автомобилю, в который были свалены все оставшиеся у него пожитки.
Он сидел в стоявшей на солнцепеке машине, слушал пение цикад и намеревался свернуть крышку и утопить свою головную боль, свою дрожь, свои видения из прошлого, свой гнев в ласковой коричневой струе. Но в тот день он, по каким-то до сих пор ему неведомым причинам, сказал себе: «А может быть, я смогу немного подождать, прежде чем открою ее. Совсем немножко. Посмотрим, сколько я смогу продержаться».
Он продержался более двенадцати лет.
«Вот и прекрасно, сэр, но эта ночь – та самая, когда я ее откупорю».
Боб повернул крышку бутылки. Она где-то с секунду сопротивлялась, затем подалась с сухим щелчком и сдвинулась с места с тем характерным звуком, с каким дешевый металл скользит по стеклу. Он открутил крышку, положил ее на стол и налил в стакан на пару пальцев. Жидкость была однородно-коричневой, без намека на маслянистую пленку, прозрачная, как вода. Он смотрел на нее, как будто ожидал извлечь из этого разглядывания какой-то смысл. Но очень скоро понял тщетность такого поведения и, немного повременив, поднес стакан к губам.
В первое мгновение запах поразил его, словно голос давно утраченного брата, называющий его имя, словно нечто такое, что он очень хорошо знал, но много лет не видел в глаза. Этот запах был бесконечно знакомым и зазывным, и он одержал над Бобом верх, потому что именно так всегда действует виски: оно все забирает и все превращает в виски. В этом его величие, но также и его проклятие.
Вкус виски взорвался у него на языке, обжег нежным огнем, заставил задохнуться от текучего дыма, и от этого ощущения Боб содрогнулся всем телом. Его глаза заслезились, в носу захлюпало, он зажмурился и почувствовал, как напиток во рту растекается сквозь зубы. Даже в этот самый последний момент еще не было поздно остановиться, но он проглотил жидкость, и она прожгла его насквозь, словно струя напалма. Пока виски лилось по пищеводу, ощущение было неприятным, а потом оно ударило его изнутри, по телу разошлась первая волна, и Боба всего обдало жаром.
Он начал вспоминать. Он вынудил себя к этому.
Последнее задание. Донни дождался своего ПСВОСРа. Он не должен был участвовать в операции. Но нет, этот щенок, этот здоровенный ублюдок не мог допустить, чтобы хоть что-нибудь прошло без него. Он хотел быть совершенно безупречным. Он хотел быть идеальным морским пехотинцем. Он решил, что обязан пойти в поле.
"Почему ты позволил ему это сделать?
Может быть, ты ненавидел его? Не было ли в тебе чего-нибудь такого, что хотело бы видеть, как он погибнет? Может быть, дело было в Джулии? Не могло ли быть так, что ты отчаянно ненавидел его, потому что ему предстояло вернуться к Джулии и ты знал, что никогда не получишь ее, если это ему удастся?"
Донни это не удалось. Боб получил Джулию. Он был женат на ней, хотя для этого потребовалось кое-что совершить. Как ни ужасно, он получил именно то, чего желал. Он извлек выгоду из случившегося. Поначалу ему так не казалось, но некий Джонни, выбравшийся из переделки, имея больше, чем у него было, когда он в нее попал, был именно он, ганнери-сержант Боб Ли Суэггер, КМП США (отставн.).
«Не думай, – предупредил он себя. – Ничего не интерпретируй, просто перечисляй. Перечисли все. Вытащи все наружу». Он должен был сосредоточиться только на конкретных фактах, на трудных вопросах, которые можно рассмотреть, пощупать, осознать.
В какое время все это случилось?
* * *
Полчаса до рассвета, 5 часов 30 минут, 6 мая 72 года. Дежурный сержант приходит будить меня, но я уже проснулся сам и слышу, как он подходит.
– Сержант!
– Да, все путем.
Я встаю до рассвета. Я решаю все же не будить Донни; пусть спит. Завтра кончается его служба, ему пора собираться домой. Я проверяю мое снаряжение. Автомат М-40 совершенно чист, прошлым вечером его перебрал сначала я сам, а потом еще оружейный мастер. Восемьдесят патронов М-1187,62-миллиметрового калибра натовского образца тщательно протерты и упакованы в подсумки 872-го комплекта амуниции. Я надеваю плечевую кобуру для 0,380-дюймового кольта, потом натягиваю камуфляжный костюм, надеваю и зашнуровываю ботинки. Раскрашиваю лицо маскировочным кремом. Нахожу свою полевую шляпу. Надеваю и застегиваю 872-й комплект со всеми боеприпасами, флягами, кобурой, в которой лежит проверенный вчера вечером 0,45-дюймовый кольт. Беру винтовку, которая висит на ремне на гвозде, вбитом в стену бункера, вкладываю в магазин пять патронов М-118 и передергиваю затвор, чтобы дослать патрон в патронник. Потом ставлю винтовку на предохранитель, он находится непосредственно за рычагом затвора. Я готов идти на службу.
День, похоже, будет жарким. Дождливый сезон наконец закончился, и с востока пришла жара, навалилась на нас, бедных пехотинцев, как сварливая старая леди. Но пока что еще довольно прохладно. Я заглядываю в палатку-столовую, где кто-то уже сварганил кофе, и, хотя я и не люблю подхлестывать нервы кофеином, предутренний час настолько тих и спокоен, что я не вижу ничего дурного в том, чтобы выпить чашку.
Рядовой наливает мне кофе в большую кружку со штампом «КМП США», я чувствую прекрасный запах и делаю большой долгий глоток, обжигая губы. Проклятье, отличный вкус. Это именно то, что требуется человеку утром.
* * *
Сидя в своей гостиной комнате, где уже догорел огонь, Боб сделал еще один глоток виски. Эта порция тоже прокатилась по гортани и пищеводу огненной лавой, а потом его как будто ударило между глаз, так что все, что он видел перед собой, расплылось и на мгновение затмилось. Он почувствовал, что из-под век выступили слезы.
* * *
6 мая 1972 года. 5.50.
Я иду к бункеру S-2 и спускаюсь туда. Лейтенант Брофи уже на месте. Он хороший человек и знает, когда его присутствие требуется, а когда нет. Этим утром он пришел, свежевыбритый, в накрахмаленной форме. Похоже, что он затеял какую-то церемонию.
– Доброе утро, сержант.
– Доброе утро, сэр.
– Этой ночью пришел приказ о вашем продвижении по службе. Я пришел, чтобы официально сообщить вам, что теперь вы ганнери-сержант Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов. Поздравляю вас, Суэггер.
– Спасибо, сэр.
– Вы проделали здесь адскую работу. И я знаю, что вы будете в числе первых и в Абердине.
– Надеюсь на это, сэр.
Может быть, лейтенанту момент кажется очень серьезным. Возможно, он уже знает, что это последний обход территории, который совершает Боб-гвоздильщик. Три ходки в 'Нам, да еще последняя оказалась продленной, – получается ровно девятнадцать месяцев, проведенных в этой стране. Он хочет обставить все подобающим образом, и это мне приятно. Брофи более или менее удается то, что он задумал, и это хорошо.
