– Значит, ты снова исчезнешь. Я так и знала. Тебя не было рядом, когда в меня стреляли, тебя не было, когда я три часа провалялась в ущелье, тебя не было, когда меня оперировали, тебя не было, когда я приходила в себя после операции, ты даже не позаботился о своей дочери, ты, судя по всему, не поедешь с нами в горы, я слышала, что ты пьянствовал, после этого ты, наверное, с кем-нибудь подрался, потому что ты ужасно хромаешь и у тебя невероятно бледное лицо, и все, что тебе теперь хочется сделать, это снова исчезнуть! И... и почему-то ты счастлив после всего этого.
– Я ни с кем не дрался. Мне просто вытащили пулю из ноги, вот и все. Это ерунда. Я сожалею, – сказал он. – Но думаю, что это самый лучший образ действий.
– Не знаю, сколько еще я смогу вынести.
– Я только хочу, чтобы все это наконец закончилось.
– Тогда оставайся здесь. Будь здесь, с нами.
– Я не могу. Это значит подвергнуть вас большой опасности. Он очень скоро узнает, если еще не узнал, что убил не меня, а совсем постороннего человека. И тогда он вернется. Я должен быть в состоянии передвигаться, действовать, думать, обороняться. И это еще не все: как ты думаешь, если он снова придет за мной, а вы с Ники окажетесь в этот момент рядом, разве я смогу защитить вас? Никто на свете не сможет вас защитить. Так что пусть он охотится на меня. Это то, чему он обучен, что он умеет делать. Возможно, я смогу справиться с ним, а возможно, и нет, но, что бы ни случилось, я костьми лягу, но не допущу, чтобы он охотился за вами.
– Боб, – сказала она, – Боб, я позвонила адвокату.
– Что-что?
– Я сказала, я позвонила адвокату.
– И что это должно значить?
– Это значит, что нам следует развестись.
Бывают мгновения, когда чувствуешь, как твоя грудь превращается в лед. Ты просто застываешь. Ты больше не можешь дышать. Ты разеваешь рот, но в него совсем не попадает воздух, а потом там не остается ни капли слюны. В ушах у тебя гремит десяток кузнечных молотов, твоя голова безумно болит, кровь пульсирует в венах с такой силой, будто хочет разорвать их. Ты вот-вот потеряешь сознание. Ничего подобного не случалось с Бобом, когда в воздухе носилось всякое дерьмо и вокруг него умирали люди, но теперь это случилось.
– Почему? – сказал он, когда к нему начала возвращаться способность двигаться.
– Боб, мы не можем дальше так жить. Одно дело говорить, что мы любим друг друга, что мы – семья, что мы заботимся друг о друге. И совсем другое дело, когда ты вдруг исчезаешь, что случается довольно часто, а до меня доходят слухи, что где-то гибнут люди, и ты отказываешься говорить об этом. Совсем другое дело, когда ты непрерывно злишься, так злишься, что не можешь ни говорить со мной, ни поддержать меня, ни хотя бы просто прикоснуться ко мне и все время огрызаешься. Я все это терпела только ради нашей дочери. Но потом все заходит еще дальше, происходит самое худшее: война входит прямо к нам в дом, и я ранена пулей, и моя дочь видит, как на расстоянии вытянутой руки от нее погибает человек. И после этого ты снова уходишь. Я люблю тебя, Бог свидетель, я люблю тебя, но я не могу допустить, чтобы моя дочь снова прошла через все это.
– Я... Джулия, мне очень жаль. Я не замечал, насколько тяжело все это для тебя.
– И дело тут не просто в насилии. Дело в том, что тебе оно нравится. Оно постоянно живет в тебе. Я постоянно вижу это в твоих глазах, в том, как ты осматриваешь любое место, в котором оказываешься, в том, что ты никогда по-настоящему не расслабляешься, в том, что у тебя всегда под рукой заряженное ружье, даже в том, как ты едешь, когда мы все вместе катаемся верхом. Ты больше не снайпер, это было много лет назад. Но ты все еще остаешься там. Я не могу соперничать с войной во Вьетнаме. Ты любишь ее больше, чем нас.
Боб с трудом перевел дух.
– Пожалуйста, не делай этого. Я не могу потерять тебя и Ники. У меня больше ничего нет. Вы – это все, что имеет для меня ценность в этом мире.
– Неправда. Ты ценишь себя и то, чем ты стал. Втайне от всех ты настолько счастлив оттого, что ты Боб Гвоздильщик, непохожий ни на кого, лучше, чем все люди, что ты тот, кого все эти люди любят и уважают или, по крайней мере, боятся. Это сродни наркомании. Я чувствую это в тебе, и чем старше ты становишься, тем злее делаешься, и все изменяется только в худшую сторону.
В голове у него было пусто, и он не мог найти ни слова в ответ.
– Пожалуйста, не поступай так со мной.
– Мы должны жить порознь.
– Пожалуйста. Я не могу потерять тебя. Я не могу потерять мою дочь. Я сделаю все, что ты захочешь. Я поеду с вами в горы. Я переделаю себя. Я смогу стать тем человеком, которого ты хочешь видеть рядом с собой. Посмотри на меня! Я могу все это сделать. Прошу тебя.
– Боб, я приняла решение. Я уже очень давно думаю об этом. Тебе нужна своя жизнь, а мне – своя. Из-за всех этих дел со стрельбой проблема стала еще сложнее. Я должна расстаться с тобой, обрести свою собственную жизнь и уйти от войны.
– Это не война.
– Это война. Она уже отобрала у меня юношу, которого я любила, а теперь еще и мужчину, которого я любила. Она не может забрать мою дочь. Я все это обдумала и подаю на развод. После того как я приду в себя, я вернусь в Пима, к своим родным. Мы согласуем все финансовые вопросы. Не будет никаких споров и склок. Ты сможешь видеть Ники в любое время, когда не будешь с кем-нибудь воевать или вести перестрелку. Но я больше не могу этого переносить. Мне очень жаль, что не вышло лучше, но что вышло, то вышло.
– Я пойду. Только пообещай мне, что как следует все обдумаешь. Не делай ничего впопыхах. Я разберусь с этим делом...
– Неужели ты ничего не понял? Я не вынесу, если ты станешь разбираться с этим делом и тебя убьют. Я не могу потерять кого-то еще. В первый раз это чуть меня не убило. Ты думаешь, что тебе было по-настоящему тяжело, пока ты лежал на вытяжении, а потом в своем ветеранском госпитале? Знаешь, я никогда не стану прежней. Не проходит и дня, когда я, проснувшись, не вспомнила бы, что испытала, когда позвонили в дверь и на пороге появился брат Донни, у него был совершенно ужасный вид, и я поняла, что случилось. Потребовалось десять, а может быть, и все двадцать лет, чтобы превозмочь все это, и мне только-только более или менее удалось это сделать.
Боб чувствовал себя полностью разбитым. Он не мог придумать, что бы такое сказать.
– Я пойду, – пробормотал он. – Тебе необходимо отдохнуть. Я еще попрощаюсь с Ники. Я буду узнавать, как твои дела, и вообще поддерживать контакт, ладно?
– Да, конечно.
– А ты будь осторожна.
– С нами все будет в порядке.
– Когда все закончится, то увидишь, как я все устрою. Я могу это сделать. Я могу измениться, полностью переделать себя. Я это точно знаю.
– Боб...
– Я знаю, что могу это сделать.
