Триг, еще один из мальчиков, ставших жертвами вьетнамской войны. Все они были связаны какой-то ужасной цепью, навсегда переменились, оказались навсегда изуродованы. Никто так и не вернулся с этой войны. Донни был убит в самый последний день своей службы. Питер не то разбился, не то был избит до смерти, и его нашли спустя несколько месяцев с переломанным позвоночником. Трига разорвало в мелкие клочья в Мэдисоне, штат Висконсин. И Боб, единственный выживший, но, возможно, наиболее изувеченный из всех, с черными псами, терзающими его сознание, с его потерянными годами и его ненавистью к самому себе, с его потребностью снова и снова оказываться под пулями, как будто он стремится таким путем заработать право на смерть, которой так жаждет, и наконец-то присоединиться к своим друзьям. Смерть или ПСВОСР: чего раньше дождется Боб Ли Суэггер?
– Мама! – послышался негромкий голос ее дочери.
– О, моя дорогая, – ответила она, но это было уже не во сне, это было здесь, в темной теплой спальне.
Джулия заморгала и вышла из видения. Нет, это был не сон. Это не мог быть сон. Слишком уж реально для сна.
– Мамочка, я хочу пойти покататься на санках.
– Боже мой, детка...
– Мама, ну пожалуйста!
Джулия повернулась и посмотрела на часы. Было около семи. Снаружи было темно, и самые первые отблески восхода пока лишь угадывались.
– Девочка моя, – сказала она, – еще так рано. Снег будет лежать еще долго-долго.
Все ее тело болело, и в тех местах, где был наложен гипс, ощущалось страшное неудобство. Джулия не принимала болеутоляющего со вчерашнего вечера, с того момента, когда на середине «Поющих под дождем» ее дочь заснула, положив голову матери на колени.
– Ну пожалуйста, мама. А то я пойду разбужу тетю Салли.
– Не смей будить тетю Салли. Благослови ее бог, она заслужила того, чтобы хоть немного отдохнуть от Суэггеров и всех их проблем. Я сейчас встану, маленькая. Только дай мне минутку-другую, ладно?
– Хорошо, мамочка. Я пойду одеваться.
Ники выбежала из комнаты.
«Как рано, – подумала Джулия. – Просто ужасно рано».
* * *
Боб попытался использовать приемник спутниковой навигационной системы, но ничего не вышло. Правда, его все-таки удалось включить, но на экране жидкокристаллического дисплея были видны лишь хаотически разбросанные красные пятна. Очевидно, прибор слишком сильно ударился о землю при падении и вышел из строя. Боб включил рацию и услышал в наушниках:
– "Боб-один", «Боб-один», где вы, мы потеряли контакт; черт возьми, Суэггер, где вы?
Он заговорил в ответ:
– "Боб-контроль", это «Боб-один», вы меня слышите?
– "Боб-один", «Боб-один», мы потеряли контакт. «Боб-один», где вы находитесь?
– Вы меня слышите, «Боб-контроль», вы меня слышите? Я передаю, кто-нибудь меня слышит?
– "Боб-один", «Боб-один», пожалуйста, ответьте контролю. Мы потеряли контакт.
Дерьмо!
Он содрал с себя рацию вместе с наушниками и ларингофоном и швырнул ее в снег. Следующей вещью, требующей проверки, была винтовка. Боб открыл футляр, достал оружие, повертел в руках. Вроде бы все казалось в порядке, но уверенности в этом не было. Тот же самый резкий удар, который погубил электронику, мог сбить прицел. Но проверить это нельзя было никаким иным способом, кроме как стрельбой. А сейчас он не мог стрелять, так что ему оставалось лишь надеяться на то, что фирма «Юнертл» делала по-настоящему прочные прицелы, которые в состоянии вынести то, чего не выдержало остальное оборудование.
Боб встал. Его трясло от боли, и в голове промелькнула мысль, что он может ослабеть, потерять сознание и умереть в снегу. Через год его найдут, и это будет напечатано во всех газетах.
«По крайней мере, отмочу напоследок хорошую шутку», – подумал он.
Он посмотрел вокруг. С одной стороны не было ничего, кроме бесконечного океана заснеженных гор. Это направление его явно не устраивало, и в этот момент, слава богу, на горизонте появился чуть заметный просвет, обозначивший восток.
Похоже, что он оказался на изрядной высоте. Боб знал, что полет проходил с северо-запада на юго-восток и что летчики намеревались сбросить его на равнину, расположенную ниже гор и ранчо. Если он пролетел дальше намеченной точки, то отклонился в меридиональном, а не в широтном направлении и, значит, мог угодить на гору Маккалеб, теоретически рассуждая, на северо-западный ее склон. И внизу, примерно на тысячу восемьсот метров ниже, должно было находиться ранчо. Боб не мог его разглядеть: долина в том направлении была укрыта плотными облаками, которые старались спрятать ее от всего остального мира. Виднелись только пики, торчавшие дальше, за тем разрывом, который мог быть только долиной.
Боб вскинул винтовку на плечо, проверил компас и отправился вниз по склону.
Земля была голой, практически лишенной растительности, как будто здесь совсем недавно взорвалась ядерная бомба, уничтожившая все живое. На неровной поверхности лежал снег, и в одних местах его слой был толстым и пушистым, а в других – на удивление тонким. Боб дважды споткнулся о камни, невидимые под гладкой белой пеленой.
Снегопад продолжался, и снежинки больно били его в лицо. Но яростный ветер утих, и снежные дьяволы больше не крутились вокруг белыми смерчами, бросая ему жестокий вызов. Боб даже не слышал ветра. Он спускался с горы по диагонали, чуть ли не бегом, чувствуя, как толстые рубчатые подошвы врезаются в твердую промерзшую почву, и пытаясь поймать ритм, который позволял бы двигаться быстро, но в то же время без излишнего риска. Он тяжело дышал и уже начал потеть в своей меховой куртке. Впереди показалась полоса голого камня, и он свернул в сторону, чтобы обойти ее.
Время от времени Боб останавливался, опускал на глаза очки ночного видения и – ничего не видел. Впереди и ниже, словно твердая непроницаемая стена, протирались облака. Сквозь очки облака казались зелеными, они почти не отличались от снежного покрова и с такой силой отражали свет, что нельзя было разглядеть ничего, за исключением разве что мелькавших тут и там черных пятен камней.
Ему пришло в голову, что он мог совершенно неправильно рассчитать свое местонахождение. Он мог оказаться где угодно и сейчас бежит, как дурак, в какую-то совершенно ненужную ему пустую долину, где не будет никакого шоссе, никакого ранчо, никакой Джулии, никакой Салли, никакой Ники. Просто безжизненные просторы Запада, точно такие же, какими они были в то время, когда сюда вышел Иеремия Джонсон.
И что тогда?
Тогда ничего.
Тогда все кончено. Тогда он будет скитаться по горам, возможно, убьет какую-нибудь дичь. Он, конечно, выживет, но через три дня или через неделю, обросший бородой, он выйдет к людям и найдет совсем другой мир – без жены, с убитой горем осиротевшей дочерью, мир, в котором будет процветать все то, против чего он боролся, а все то, чего ему удалось достичь, исчезнет. Соларатов с толстой пачкой денег в кармане вернется в Москву к блинам и борщу.
