Иногда он нарывался на драку. Леденящая жажда боли не отпускала его, он отправлялся на Раш-стрит и набрасывался там на чью-нибудь подружку, которая была ему совсем не нужна. Кавалеру приходилось бросать обидчику вызов, и у него всегда оказывались дружки, так что Чарди никогда не уходил без подбитого глаза или пары сломанных ребер. Ему выбили три зуба – теперь у него вставные, как у старика, – а на подбородке остался уродливый шрам, который скрывала борода.
Псих. Чарди, ты псих.
И все же сейчас, лежа в темноте ночи, он вдруг с острой радостью подумал, что у него еще есть надежда. С Джоанной возможно все, возможна целая вселенная.
Он может спасти Улу Бега от Вер Стига и Ланахана. Он может спасти даже Джозефа Данцига. Он может спасти Сэма Мелмена. Все они накрепко связаны друг с другом событиями прошлого, скованы и обречены, но он может разорвать эту цепь. Он чувствовал в себе силы. Он спасет Улу Бега, которого в последний раз видели на границе и который, возможно, направляется к ним. Он вычислит Бега в надвигающейся на Данцига толпе, уложит его на обе лопатки, успокоит, потом они потолкуют, и все как-нибудь уладится.
И еще он навеки привяжет ее к себе.
Прошла всего неделя, в запасе уйма времени.
Улу Бег, я спасу тебя. Я в долгу перед тобой не только потому, что ты свел меня с Джоанной семь лет назад – а словно вчера, – но и потому, что, случайно выдав свою цель, ты вывел Джоанну из сферы интересов Майлза Ланахана и Йоста Вер Стига, а также тех теневых воротил, которым они служат. Чарди, важность которого, похоже, тоже уменьшилась за последние несколько дней, теперь был волен уезжать на выходные и проводить их с ней, как вот сейчас.
Джоанна простонала во сне и заворочалась. Он не видел ее – до этого угла комнаты лунный свет не дотягивался, – но чувствовал: тепло, тяжесть, нежный запах, присутствие. Ее руку, теплую и сухую, под своей ладонью.
Зазвонил телефон.
Чарди вздрогнул от звонка, привстал в постели и посмотрел на свой «Ролекс». Было четыре утра.
Джоанна зашевелилась в темноте и подплыла к телефону. Он услышал ее отрывистый ответ; потом она обернулась.
– Это тебя.
Он взял трубку.
– Чарди? – раздался голос Майлза. – Какого дьявола вы там делаете?
– Сегодня выходной, Майлз. Я могу ехать куда угодно.
– Нет, больше не можете.
Чарди ждал, и юнец в конце концов выпалил, задыхаясь, без пауз:
– Тревитт со Спейтом в Мексике мы потеряли Спейта кто-то снес ему лицо из дробовика за каким-то мексиканским борделем один бог знает как его туда занесло.
Чарди закрыл глаза. За борделем. Старина Билл, который был всегда.
– Пол, – встревожилась Джоанна, – Пол, что такое?
– Йост хочет, чтобы вы были здесь. Рано утром есть рейс из Бостона в Вашингтон. Мы пошлем кого-нибудь встретить вас в аэропорту.
Старина Билл. В Мексике. Зачем кому-то понадобилось его убивать? Во что он вляпался? Кто это сделал – оппозиция, чей-нибудь ревнивый дружок, бандиты, охотник, забывший поставить ружье на предохранитель?
Но в подобной игре не бывает случайностей.
– Пол. Утренний рейс. Вы прилетите?
– Да, конечно, – ответил Чарди, внезапно ощутив, что все только что перевернулось и безопасности, в которой он себя чувствовал в этой спальне всего несколько секунд назад, больше не существует.
Это немного пугало. А потом его осенила другая мысль.
– Послушай, Майлз, вам лучше бы послать кого-нибудь за тем вторым парнишкой. Я сам мог бы съездить. Без опытного напарника, вроде Спейта, парень может угодить в большую беду.
– Тревитт пропал, – холодно ответил Ланахан.
– Ясно, – отозвался Чарди.
– Он тоже мертв, понимаете? – продолжал Майлз.
Чарди вздохнул. Именно так и обстояли дела в их мире.
– Да, – сказал он. – Да, думаю, что мертв.
Глава 17
В Дейтоне на автовокзале кто-то украл у него деньги.
Улу Бег сидел очень неподвижно и пытался не поддаваться панике. Но без денег ему в Америке не выжить. Любому человеку без денег в Америке не выжить, но к нему это относилось больше, чем к кому-либо иному, – ему некуда было вернуться, не к кому идти, у него не было ничего, кроме «скорпиона». До убежища все еще оставались сотни миль.
Ему дали много денег.
«По их меркам ты богач. Ты можешь купить себе „шевроле“ или моторную лодку».
«Мне не нужен ни „шевроле“, ни моторная лодка».
«Разумеется. Но помни, в Америке деньги – это жизнь. Для человека с деньгами нет ничего невозможного, ему открыты все двери, ему рады все женщины, на его стороне все полицейские».
Он сидел на пластиковом сиденье в светлом зале ожидания и пытался восстановить в памяти последние семь или восемь минут. Автобус из Луисвилля до Дейтона опоздал, застрял в пробке в Цинциннати. На выходе началась давка. Он держался в основном среди черных, а они очень эмоциональны, и воссоединение с родными сопровождалось бесчисленными объятиями и похлопыванием. Он пробился сквозь толпу в главный зал, весь из светлого пластика, новенький и сверкающий. Вокруг стояли несколько полицейских, еще толпа черных, а также летчики в своей голубой униформе.
Именно тогда он ощутил полегчавший карман.
С тех пор прошло семь или восемь минут. Он понимал, что это могло произойти только тогда, когда он протискивался сквозь толпу черных. Значит, негр.
Он рассматривал их, гадая, не сбежал ли вор, и решил, что нет. Его глаза прочесывали черных. Старик инвалид в огромном плаще, оживленно разговаривающий сам с собой. Попрошайка? Двое нагловатого вида ребят с шапками волос, танцующие в углу под музыку из радиоприемников. Одетый с иголочки бизнесмен, который сидел через три места от него и читал журнал. Или полная пожилая женщина в шляпке с цветами?
Он не знал, как быть. Он был беспомощен.
В бумажнике у него было больше трех тысяч долларов. В полицию пойти он не мог. Эти деньги не давали ему покоя.
Он увидел третьего парнишку, приближающегося к тем двум с радиоприемниками. Они негромко посовещались, и представление началось: сначала один, затем другой, хлопнули по протянутой руке, потом по очереди сжали запястье приятеля.
Это были молодые верзилы лет под двадцать с тупыми лицами и пустыми темными глазами.
Улу Бег поднялся, подхватил свой рюкзак и направился через весь вокзал к этой троице.
– Вы взяли мою вещь. Верните ее обратно.
– Что ты сказал, чувак?
Они подозрительно уставились на него.
– Вы взяли мою вещь. Верните ее мне. И никакого шума.
