– Нет, сэр.
– Мистер Чарди, вы не умеете лгать. Вы даже не пытаетесь скрыть неправду.
На лице Чарди отразились признаки раздражения. Данциг слышал, что у этого малого взрывной характер. Разве не он однажды отвесил оплеуху какому-то высокопоставленному чину из управления? Чарди, однако, упорно хранил молчание – к разочарованию Данцига.
– Чикаго – ваш родной город, верно?
Чарди обвел взглядом роскошный номер, необъятную кровать, шелка, обои и ковер от Дэвида Хикса.
– Не этот Чикаго, – ответил он.
* * *
В среду утром Данциг провел в банкетном зале семинар по международным отношениям для Американской ассоциации менеджмента. Потом его отвезли в Чикагский университет, где он после обеда выступил с речью перед сотней студентов-старшекурсников. Затем вернулись обратно в «Риц-Карлтон» на вечеринку с коктейлями, которую устраивал организационный комитет ассоциации. Данциг был обаятелен, разговорчив и несносен, а Чарди, как придурок, топтался рядом, чувствуя себя неловко, но, тем не менее, не отходя ни на шаг. За этим последовал очередной банкет, где у госсекретаря было запланировано официальное выступление, в котором он в пух и прах громил советское господство.
Наконец, вечеринка в гостинице, на этот раз более закрытая, с советом директоров ассоциации менеджмента, после чего он удалился к себе в номер и еще час надиктовывал что-то на магнитофон. Утомительный день, в течение которого его не раз фотографировали, заговаривали с ним, пытались получить автограф, и все же в общем и целом он все время был мил и любезен – из-за низкопоклонства, которое любил, и из-за тридцати тысяч долларов, которые этот день ему принес.
– Напряженная среда, мистер Чарди.
– Весьма.
– Мы выезжаем в аэропорт в десять.
– Я знаю.
– Никаких курдов?
– Пока нет.
– Пистолет при вас?
– Да.
– Прекрасно, мистер Чарди.
* * *
Везде, где бы Данциг ни появлялся, происходило все то же самое.
В этом виновато телевидение, решил Чарди.
Джозеф Данциг привлекал людей, как мед мух. Люди тянулись к нему, бросались на него, он зачаровывал их. А Данциг получал от этого удовольствие, наслаждался этим.
А ведь это были не подростки, а взрослые люди из мира бизнеса, люди, которые принимали решения. Они населяли тот Чикаго, которого Чарди никогда не видел, и их самоуверенность, их неколебимая убежденность в своем праве занимать солидное место в жизни раздражали его. У большинства из них к тому же были молоденькие красавицы жены, ослепительные небожительницы, которые если и замечали его, то по чистой случайности.
– Кто он такой?
– Наверное, чей-нибудь телохранитель.
Они липли к Данцигу, пытались прикоснуться к нему.
– Везде одно и то же, – заметил второй телохранитель, Акли.
– Невероятно, – пробормотал Чарди.
Они стояли рядом с занавесями в банкетном зале, огромном помещении, наполненном сизым дымом. Данциг – вернее, его макушка – едва виднелся в толпе директоров и директорских жен. Вдалеке несли нелегкую службу другие одинокие люди: полицейские, громилы из управления, частные детективы, и где-то определенно должен был квохтать и беспокоиться Йост Вер Стиг и рыскать Ланахан.
– Долго еще все это будет тянуться? – спросил Чарди у Акли.
– Несколько часов, сэр, – ответил тот, по-военному глядя перед собой, не поворачивая головы и едва шевеля губами.
– Вы были во Вьетнаме, верно, сержант?
– Так точно, сэр. Первый полк морской пехоты. Два срока. Славные ребята, славные времена. Не то что нынешние. Вот это была работа для настоящих мужчин.
Нет, это была работа не для настоящих мужчин. Это была вообще никакая не работа.
Внезапно в поле его бокового зрения вплыла неприметная фигурка, и он обернулся.
Это был Майлз.
– Йост хочет вас видеть. Он в холле, – сказал Ланахан.
– Хорошо, мне тоже нужно с ним увидеться.
Чарди двинулся через зал, обходя директоров и столы. Йост Вер Стиг ждал его со скрещенными руками; рядом с ним сидели два новых ассистента.
– Привет, Пол. Как обстановка?
– Ни к черту, Йост. С меня хватит. Вы могли бы найти мне работу получше, чем толкаться тут.
– Мне очень жаль, Пол, но вы останетесь здесь.
– Я не могу строить из себя охранника. И не могу выносить Данцига. А самое важное – это Улу Бег.
– Простите, Пол. Я должен расставить своих людей по важным местам. Что толку, если вы будете бродить вокруг? Не забывайте, вы единственный человек в Америке, который видел курда.
– А-а, – протянул Чарди.
– Уже недолго осталось. Лед тронулся.
Он передал Чарди двадцатидолларовую купюру.
– Пару ночей назад, в Дейтоне, штат Огайо, полиция задержала мелкого наркоторговца с охапкой двадцаток. Тамошние ребята добросовестно пробили все номера купюр по базе Минфина. Какое счастье, что у нас есть компьютеры. Банкноты оказались из той партии, которые были при себе у Билла Спейта в семьдесят третьем, когда вы начинали «Саладин-два». Еще в те дни, когда в Иране за доллары можно было что-то купить.
Чарди кивнул.
Вер Стиг продолжал:
– Придумать объяснение, как эти деньги могли оказаться в руках Улу Бега, совсем не трудно, верно?
– Где тот наркоторговец их взял?
– Сказал, один карманник раздавал их в огромных количествах в надежных местах.
– Похоже, Улу Бега немного пощипали в Дейтоне.
– Похоже. А без денег он едва ли далеко уйдет.
– Надо немедленно отправляться туда.
– Люди уже выехали. Я сам выезжаю сегодня вечером. Пол, я думаю, мы на него вышли.
– Я буду готов через…
– Нет, Пол. Вы остаетесь здесь. Мне жаль.
Чарди смотрел на него во все глаза.
– Кто-то должен охранять Данцига, Пол. Кто-то должен это делать.
Глава 21
У Тревитта оставалось одиннадцать долларов пятьдесят шесть центов и еще сколько-то в дорожных чеках, которые он не осмеливался обналичить. Ночлег в живописном Ногалесе обошелся ему ровно в десять долларов. Его обиталище состояло из соломенного тюфяка в хижине, прилепившейся к склону одного из холмов. Это скромное жилище он делил с курами. Хорошо хоть была вода – она капала с крыши ему в лицо и стекала на солому, издававшую в сочетании с запахом помета и мочи разнообразных животных совершенно неописуемый аромат. Вид отсюда открывался умопомрачительный: на пропасть, пропахшую бедностью, и соседний пыльный холм за ней, на котором ютились точно такие же лачуги.
