– Я нашел его, – сказал мальчишка.
Тревитт так и видел Йоста Вер Стига. Представлял, как будет пытаться все объяснить.
«Понимаете, мы подумали, что нашли человека, который переправил курда через границу. И решили, что можем узнать у него, не был ли…»
Вер Стиг начисто лишен способности выражать свои чувства. Ярость будет клокотать у него внутри. Тревитт ощутит ее в сдержанных жестах, в плотно сжатых губах, в холодном рукопожатии.
«Вы отправились в Мексику?»
«Э-э… да».
Можно свалить все на старину Билла.
«Понимаете, старина Билл сказал, что…»
Но Вер Стиг может сотней способов дать ему понять, что он ничтожество.
«А вы что там делали?»
«Ну, э-э…»
«Разве вы не прикрывали Спейта?»
«Нет, я э-э… упустил его из виду».
А Чарди будет смотреть на меня, как на ни на что не годного сопляка. А Майлз, отвратительный коротышка, станет злорадствовать. Еще одного соперника можно сбросить со счетов, еще один потенциальный конкурент не оправдал доверия, погорел. Майлз будет улыбаться, демонстрируя свои уродливые зубы, и довольно потирать ручки.
– Кого – его? – спросил Тревитт.
– Того парня.
– Какого парня?
– Ты знаешь.
– Ни хрена я не знаю. Кого, ты, постреленок…
Он шутливо набросился на мальчишку и промахнулся. Тот со смехом увернулся.
– Ну, его. Его. Бармена, Роберто.
– Роберто?
– Роберто, бармена. Который не хотел держать язык за зубами. Помнишь?
Конечно, Тревитт его помнил. Зато не помнил, как выкладывал маленькому мексиканцу свою печальную повесть.
– Я тебе рассказывал?
– Ну да. Ты прибежал из бара. Из «Оскарз». Говорил, чтобы я держался от него подальше. Скверное место. Бармен скверный человек, злой человек.
Пожалуй, Тревитт смутно припоминал что-то такое.
– Так что теперь ты можешь пойти и убить этого Роберто. Ножом. Идем, я покажу тебе, где он живет. Вспори ему брюхо. Мой брат сделал так с одним парнем, до сих пор сидит в тюрьме.
– Ты слишком много смотришь телевизор.
– У нас нету телевизора. Что ты будешь делать? Зарежешь эту свинью?
– Не знаю, – признался Тревитт.
* * *
Мальчишка ткнул куда-то в темноту.
– Вон там. Это он.
Тревитт взглянул в направлении, куда указывал маленький палец, и увидел дом в окружении четырех точно таких же, не отличающийся от них ни в лучшую, ни в худшую сторону – блочную хибарку с плоской крышей и без окон.
– Ты точно уверен?
– Точно? Точнее некуда.
Месяц улыбался с неба в теплой ночи. Они с мальчишкой находились на какой-то грязной улочке на юге Ногалеса, на расстоянии многих миль от уютного сарая Тревитта. Они притаились в какой-то канаве, в которой, похоже, были нечистоты. Впрочем, может, и нет, может, у него снова разыгралось воображение?
– Ну, если ты ошибся, смотри у меня, amigo.
– Ничего я не ошибся. Ты ведь мне заплатишь, да? Дашь Мигелю немного денежек?
– В данный момент мне не на что купить даже энчиладу.
[32]
Он взглянул на часы. Почти пять, скоро рассвет.
– И Роберто, – сказал Мигель. – Роберто скоро появится. Увидишь.
Начинало светать, и мало-помалу стал проявляться знакомый пейзаж – лачуги на грязной улице, вездесущие куры, спящие собаки, повсюду лужи, разбросанный мусор. Наконец, на этой застывшей картине показался мужчина – вернее, юноша, – идущий по улице.
– Он сегодня поздно, – заметил мальчик. – Давай убей его.
– Я хочу просто поговорить с этим малым.
– Видел бы ты, что мой брат сделал с тем парнем. Он прямо кишки из него выпустил. Он…
– Тише ты, черт тебя побери.
Бармен приближался, обходя лужи. Его лицо показалось Тревитту знакомым, хотя наяву он оказался тоньше и изящнее, чем запомнилось американцу. Волосы напомажены и прилизаны, над верхней губой темнеет тонюсенькая ниточка усиков. На нем были угольно-черные брюки с белой плоеной рубахой и кожаная куртка. На вид ему можно было дать лет восемнадцать.
Он шел, держа руки в карманах. Тревитт когда-то занимался дзюдо, хотя никакого пояса так и не получил, и, когда парнишка замешкался у ворот, прямо напротив него, американец в два мощных прыжка выскочил из канавы, обхватил Роберто обеими руками и быстро и без церемоний уложил на обе лопатки.
Бармен завопил, но Тревитт заломил ему руку, и тот быстро угомонился; тогда он столкнул мексиканца в канаву и сам прыгнул следом. Он дважды с силой саданул своего пленника под ребра и с силой стиснул его запястье. Такая жестокость была совершенно излишней: Роберто не оказал никакого сопротивления и только повизгивал, получая очередной удар, но Тревитт вымещал на нем всю свою злость и досаду. Запястье, которое он сжимал, подалось под его пальцами, Тревитт увидел в глазах Роберто страх – и ему немедленно стало стыдно.
– У меня нет денег, у меня нет денег, – проскулил бармен.
– Да не нужны мне твои деньги, черт тебя дери, – прикрикнул Тревитт по-английски.
– Прирежь его! – завопил парнишка, наблюдая за потасовкой сверху с буйной жестокой радостью.
– Заткнись, ты. Silencio!
– Отпустите меня, сэр. Я один кормлю сестру, маму, двух братьев и наших собак. Не трогайте меня.
– За что убили старого гринго? Давай говори, черт бы тебя побрал!
Он слегка вывернул запястье мексиканца вправо.
– А! Ой! Мне больно! Ой. Не надо больше. Он выбрал не ту женщину.
Тревитт сильнее стиснул пальцы на запястье.
– Настоящую причину, черт тебя дери!
– Вы делаете мне больно!
– Естественно, я делаю тебе больно. Давай, черт тебя дери, колись.
Он стиснул пальцы.
– А-ааааа!
Закричал петух, Тревитт опасливо оглянулся по сторонам, но никакого движения не заметил, хотя ему показалось, что коза в загоне дальше по улице пошевельнулась. Он понял, что надо поторапливаться. Через несколько минут тут закипит жизнь.
– За что, за что? – проревел он яростно.
– А-а! Пустите меня, пожалуйста. Не делайте мне больно.
Тревитт немного ослабил хватку.
– В следующий раз я сломаю тебе руку. За что они убили старика? За что?
