– Кто он?
– Чарди.
Лицо курда не дрогнуло. Это было во многих отношениях примечательное лицо; крупный нос, похожий на клюв, широкие выдающиеся скулы. Глаза у него были пронзительно-синие, маленькие и горящие. В горах он носил усы, пышные и висячие, но теперь был гладко выбрит. Он был очень похож на американца. По-настоящему похож. Ее поразило, насколько по-американски он выглядел в своих голубых джинсах, с рюкзаком на спине, высокий и крепкий мужчина, ни дать ни взять аспирант спортивного телосложения, искатель приключений, человек, проводящий много времени на свежем воздухе, стопроцентный тридцатипятилетний американец, каких полно на каждой улице – подтянутых, худощавых бегунов, людей с рюкзаками за спиной, профессиональных отпускников.
– Ты опять его женщина?
– Похоже на то.
– Значит, он с нами?
– Нет. Он ничего не знает. Он снова появился в моей жизни из-за всего этого. Я сразу поняла, что должна снова с ним сблизиться. Через него я могла узнавать важную информацию и убедить важных людей, что я безобидна.
– Но ты с ним?
– Это не важно.
– С ним?
– Да. Он тоже стал другим. С ним обошлись очень круто. Его же собственные друзья. А русские страшно его пытали. Жгли спину сварочной горелкой. Он очень страдал и ожесточился. Он уже совсем не тот Чарди, каким был когда-то.
– Он снова работает на них?
– Да.
– Никогда мне не понять американцев.
– И мне тоже.
– Ты предашь его.
– Да. Я думала об этом. Я предам его. Политика превыше личного. Но я ставлю одно условие. Это очень важно для меня.
– Говори.
– Там будут другие люди. Люди из университета. Они ни в чем не виноваты. Ты должен поклясться, что не причинишь им зла. Убить Данцига – совершить правосудие. Убить этих других – совершить убийство. Я не могу совершить убийство. Слишком много убийств совершилось на моих глазах.
– Ох уж эти американцы, – покачал головой Улу Бег. – Вы воюете, но не хотите, чтобы были убитые. А если они есть, вы не хотите их ни видеть, ни знать о них.
– Пожалуйста. Поклянись. Поклянись, как поклялся бы великий курдский воин.
– Я могу поклясться лишь в том, в чем могу. Но что предначертано, то предначертано.
– Все равно. Клянись. Или я не стану помогать. Тогда ты будешь действовать в одиночку. А мы оба давным-давно поняли, что в одиночку у тебя почти нет надежды.
Он взглянул на нее. Она что, с ума сошла? Теперь он это видел: она ненормальная, она не ведает, что говорит. Кто может сдержать слово под пулями?
– Поклянись в этом. Пожалуйста.
– Клянусь глазами, – сказал он.
– Хорошо.
Через несколько минут они въехали на стоянку.
– Держи. – Она передала ему ключ. – Это мотель. Я сняла тебе номер в дальнем конце. Иди туда и никуда не выходи. Приведи себя в порядок. В номере найдешь одежду, американскую одежду. Надеюсь, она придется тебе впору. В десять я за тобой заеду. Он сказал, что будет у меня в одиннадцать. Мы подождем, пока не убедимся, что он ушел. Потом я помогу. Я помогу тебе проникнуть внутрь. И с тем, другим делом тоже помогу.
Она порылась в сумочке.
В руке у нее появился маленький дешевый револьвер.
– Я купила его в городе.
– У меня есть оружие. Я не хочу, чтобы ты разгуливала там с пистолетом.
Он собрался выйти из машины, но она коснулась его локтя.
– Я рада, что ты приехал. Рада, что все это почти закончилось.
– Kurdistan ya naman, – ответил он.
Глава 31
С Данцигом остались только Чарди и Акли, охранник. Они безмолвно стояли в углу гостиной в своих мешковатых костюмах. Ланахан ходил где-то, изображал из себя Наполеона, а частные детективы, нанятые ЦРУ, не сопровождали Данцига из телестудии.
Вокруг мельтешили эффектные люди, оживленные и блестящие, а в центре всего восседал Джо Данциг. На самом деле, ни разу еще за все время их краткого сотрудничества Чарди не видел его таким: на лбу и над верхней губой блестела испарина, а полупустой стакан с виски он держал почти как скипетр. Здесь он знал всех и каждого – ну или почти всех – и позволил себе снять пиджак и распустить галстук и воротничок – картина забавная, если учесть, что политик так и оставался в жилете.
К нему подходили, кто помладше – с почтением, кто постарше – запросто. Чарди с удивлением отметил, сколько вокруг молодежи. Ему казалось, молодежь ненавидит Данцига, вдохновителя бомбежек Вьетнама; но нет, все оказалось отнюдь не так, во всяком случае в отношении этой молодежи. Данциг с интересом слушал и вознаграждал наиболее отличившихся улыбкой или кивком, что чрезвычайно им льстило.
И женщины – женщин тянуло к этому нелепому, взъерошенному толстяку точно магнитом. Они роились вокруг него, теснясь и толкаясь. Даже в этом искушенном обществе? Чарди и не представлял себе, что значит попасть на телевидение, стать знаменитостью.
– А его любят, верно? – сказал он Акли.
– Это точно, сэр, – отозвался тот.
В зале было людно, пестро и жарко. Он был не столько обставлен, сколько оборудован – звуковой аппаратурой космического вида, цветами и книгами. Кто-то здесь явно любил книги: они занимали три стены от пола до потолка, а четвертая была из неоштукатуренного кирпича. На потолке крепились маленькие прожекторы в стальной оправе, отбрасывающие яркие круги света на японские гравюры и прихотливые полотна в стиле модерн. Все здесь было как в музее; кто-то потратил немало денег, чтобы превратить эту гостиную в музей.
У Чарди начинала побаливать голова, а шум и табачный дым только усиливали боль. Похоже, Данциг собрался просидеть здесь всю ночь – до самого рассвета, с этой толпой интеллектуалов.
Не все, но большинство, большинство здесь выглядели одинаково: высокий бледный лоб, очки, прикрывающие потухшие глаза, тонкие запястья. Здесь у всех были слабые руки и больной вид. Забавно: после службы в морской пехоте Чарди всегда узнавал униформу с первого взгляда, и здесь перед ним была униформа – замшевые туфли, мешковатые брюки из твида и клетчатые рубахи, кое на ком чуть кричащего цвета галстук. Все пили вино и говорили взахлеб, размахивая сигаретами без фильтра. Мимо проплыла какая-то женщина в трико и колготках, с сигарой во рту. На лице у нее застыло слегка безумное выражение; накрашена она была как древнеегипетская богиня.
Чарди взглянул на часы. Было двадцать минут двенадцатого.
– Сержант, ты не видел Ланахана?
– Нет, сэр, – отчеканил Акли.
Чарди принялся вглядываться в толпу и наконец заметил Майлза – тот в одиночестве сидел в углу. Он снова обратился к напарнику.
