— Э... — промямлил Расс.
— И как такую игрушку достал Буб?
— Стащил, наверно, — предположил Расс.
— Может, и стащил. Только ведь о пропаже никто не заявлял, насколько мне известно. О чем это говорит?
— Ну...
— Это говорит о том, что человек, спланировавший всю операцию, неплохо разбирался в подобных вещах.
— Я и говорю, Джимми был не дурак. Как и его сын Лэймар.
— Но не настолько же умен, — только и сказал Боб.
«К чему он клонит? Что у этого мужика на уме?» — подумал Расс.
* * *
Утром следующего дня они ехали по новой дороге Гарри-Этеридж-Паркуэй в родной город Суэггера. Боб испытывал странное чувство. Когда три года назад он покидал Блу-Ай, думая, что уезжает навсегда, автостраду еще не построили, а теперь ему казалось, что он ездил по ней всю жизнь — настолько прочно лежали здесь, сверкая на солнце, четыре широкие полосы движения, зашитые белым бетоном. Машины встречались редко. Кто будет ездить из Блу-Ай в Форт-Смит и обратно? Ведь Блу-Ай еще не стал центром отдыха и развлечений.
Чудно, он почти не узнает место, хотя исходил эти холмы вдоль и поперек за семь лет, что прожил здесь в одиночестве в трейлере со своим псом Майком. Он знал здесь каждый уголок, каждую тропинку, поворот, выступ, знал все кратчайшие пути и самые хитрые секреты земли, которые не обозначены ни на одной карте. Но сейчас перед ним открывались виды, которые раньше были скрыты от глаз, — автострада словно передвинула горы, выложив из них новый необычный узор. Боба это беспокоило. Он начинал понимать, что заблуждался, полагая, будто по возвращении найдет все на своих местах. Положение вещей не может оставаться неизменным; его каждый раз нужно постигать заново.
Где-то в глубине души рождалась ненависть к новой дороге, будь она проклята. Какого черта ее построили? Ради чего? Говорят, босс Гарри Этеридж всегда помнил, что он родом из Полк-Каунти, и хотел как-то отблагодарить своих земляков, приблизить их к цивилизации XX века. Говорят, его сын Холлис, еще в бытность свою простым сенатором, до того как стал участвовать в президентской кампании, мечтал создать памятник отцу. Говорят, все политики и бизнесмены старались поживиться за счет правительства Соединенных Штатов, потому-то автостраду и прозвали «поросячьей тропой». Однако замышлялась эта дорога как мемориал — чтобы увековечить любовь отца к своей родине и любовь сына к отцу.
— Этот Этеридж, — спросил Расс, — тот самый, что баллотируется в президенты? Тот, что на предварительных выборах вышел на третье место?
— Он самый, — ответил Боб. — Его отец был известным конгрессменом. Сын два раза избирался в сенат. Красавец, каких свет не видывал. Считает, что президентское кресло ему будет в самый раз.
— Чтобы занять президентское кресло, одной красивой внешности недостаточно, — заметил Расс.
— Хм, — буркнул Боб, не имевший мнения о политике и тем более о Холлисе Этеридже, который называл себя арканзасцем исключительно из политических соображений. Он вырос в Вашингтоне, окончил Гарвардский университет и Гарвардскую школу права и в юности в Арканзас наведывался лишь с отцом, когда тот совершал символические поездки в родные места. В Арканзасе его почитали как носителя фамилии отца. За два срока, проведенные в Сенате, он зарекомендовал себя приверженцем установленного порядка и линии партии, неисправимым ловеласом (увидев его жену, вы простили бы ему эту слабость) и любезным человеком, с большой охотой откачивающим средства в политическую машину штата, благодаря которой он стал сенатором.
Как бы то ни было, автострада, которую он построил, доставила Расса и Боба к месту назначения меньше чем за час, а ведь по старому извилистому шоссе №71 они добирались бы часа три.
— Хороша дорога, черт бы ее побрал, — похвалил Расс. — У нас в Оклахоме такой нет. Жаль только, что она никуда не ведет.
Автострада неожиданно кончалась, передавая эстафету бегущей под уклон ухабистой дороге, которая с головокружительной быстротой опустила их на землю — на землю старенького обшарпанного городка Блу-Ай с вереницей закусочных: «Макдональдсов», «Бергер Кингов» и местных забегаловок непонятного предназначения. Боб заметил заведение, которого здесь раньше не было. Оно называлось «Соник» — классический ресторан для автомобилистов в стиле 50-х годов, где, по всей вероятности, кормили сосисками. С первого взгляда становилось ясно, что это не ахти какое процветающее заведение, хотя его и украшали гордо реющие на ветру флажки. «Уол-Март» переместился на противоположную сторону улицы и стал называться «Уол-Март — Супердешевый». Что под этим подразумевалось, одному Богу известно, но сам торговый центр напоминал плоский космический корабль, приземлившийся посреди автостоянки. Миновав несколько кварталов, они выехали к одноэтажному зданию городского управления, все такому же невзрачному и облезлому. Напротив, через площадь, зияло пустое место. Там прежде высилось здание суда, сгоревшее в 1994 году. Его обугленные останки сровняли с землей и залили бетоном, но, видимо, власти города пока еще не решили, что делать с высвободившимся участком. В центре площади, загаженная птичьим пометом и граффити, стояла статуя какого-то героя Конфедерации, салютующего пустому пространству, на котором раньше размещался суд. Боб не помнил имя конфедерата, а может, никогда его и не знал. Чуть в стороне от главной улицы мостились все те же грязные магазины — универмаг, мужская и женская одежда, — но народу в них не было: всех клиентов переманил к себе «Уол-Март» мистера Сэма. Салон красоты, магазин спортивных товаров, неказистое здание налоговой инспекции. Слева располагался дом, в котором принимали частнопрактикующие специалисты — два терапевта, два стоматолога, хиропрактик и старый адвокат.
— Вот отсюда и начнем, — сказал Боб. — Прямо не терпится вновь увидеть старого пса. Надеюсь, у него еще не пропал охотничий нюх.
— Это тот самый великий Сэм? — спросил Расс.
— Тот самый. Слывет умнейшим человеком в округе. Сэм Винсент почти тридцать лет занимал должность окружного прокурора. Тогда его называли Электрический Сэм; он отправил на электрический стул двадцать три человека. Он знал моего отца. Кажется, в 1955 году он был заместителем прокурора штата по округу Полк. Посмотрим, что он скажет. Я сам буду вести разговор. Ты не вмешивайся.
— Ему же, должно быть, за восемьдесят!
— Восемьдесят шесть, кажется.
— А ты уверен, что найдешь его здесь! Его ведь могли отправить в дом престарелых или еще куда.
— Ну что ты. Сэм ни на день отсюда не отлучался с тех пор, как пришел с войны в сорок пятом. Он и умрет здесь, и будет счастлив, как никто другой.
Они припарковались и вышли из машины. Боб достал из-за сиденья пикапа картонную коробку и повел Расса по темной лестнице между магазином мужской одежды Уолли и салоном красоты «Миледи». Поднявшись наверх, они оказались в чистом коридоре с зелеными стенами. Расс сразу вспомнил фильмы 40-х годов о частных детективах; коридор бы здесь тоже должен быть черно-белым. Надпись на непрозрачном стекле одной из дверей гласила: «СЭМ ВИНС НТ — Ад ок т».
