Вашингтон и Свэггер отыскали непримечательное здание бывшей фабрики на Маннгейм-роуд, в непримечательном квартале, отведенном под легкую промышленность. Соседние строения были отделены друг от друга металлической сеткой с колючей проволокой, натянутой поверху для большей убедительности. Вашингтон свернул с оживленной Маннгейм-роуд, въехал в ворота, предъявив удостоверение сотрудника полиции, и нашел место на стоянке. Они с Бобом вошли в зеленую дверь и оказались в мрачном кабинете.
А началось все так: сначала Боб позвонил Деннису Вашингтону, затем Вашингтон связался с коронером и узнал, в какой больнице умер Харрис, после чего навестил это заведение. В больнице все записи велись тщательно, и благодаря им выяснилось, что в последние месяцы жизни Оззи Харриса регулярно навещали его друзья и соратники Джек Стронг и Митци Рейли, и больше никто. Вашингтон ненавязчиво побеседовал с персоналом и нашел несколько человек, которые сошлись в том, что старый радикал полностью полагался на Джека и Митци, а те, в свою очередь, относились к нему с уважением и любовью. Для Стронгов он до самого конца оставался мистером Харрисом, в то время как все вокруг звали его Оззи.
И вот Боб и Вашингтон на складе. Сотрудник наконец заметил их появление и с меланхолической тяжестью в движениях шагнул навстречу. Боб подумал, что, наверное, мало удовольствия работать среди стеллажей, заполненных невостребованным имуществом умерших; большая часть вещей, согласно закону, находится на хранении в течение шести месяцев, в ожидании притязаний давно потерявшихся родственников; затем распродается на аукционе, а оставшееся отправляется в печь.
Вашингтон показал удостоверение и свидетельство о смерти, после чего сотрудник не спеша удалился. Он вернулся с ключом, к которому на проволоке была прикреплена металлическая бирка с гравировкой «Н-1498».
— Вы сами все отыщете, детектив. Тут нет ничего трудного: просто идете по рядам до «Н», затем вдоль стеллажей до номера четырнадцать девяносто восемь. Это ключ от навесного замка. Я бы на вашем месте взял респиратор; в хранилище очень пыльно.
— Спасибо, — поблагодарил Вашингтон.
Пройдя в большие двустворчатые двери, Боб и Вашингтон очутились в своеобразном храме американского барахла: просторном темном помещении с голыми кирпичными стенами, разделенном деревянными стойками с натянутой между ними проволочной сеткой.
Оззи Харрис не оставил после себя много добра, вещи его не особо занимали. Кое-какая мебель, что удивительно, Викторианской эпохи, мешки со старой одеждой, восточные лампы, скатанные ковры, гладильная доска, маленький старый телевизор, возможно еще черно-белый, различные кухонные агрегаты вроде микроволновки, тостера и соковыжималки, корзина с пачками крупы и стирального порошка, велосипед, новенькие компьютер и принтер, кипы книг и журналов, шесть шкафов с картотеками, набор клюшек для гольфа, оставшийся со старых добрых времен, и, конечно, фотографии в рамках — значительные события мировой истории, на которых Оззи присутствовал или о которых писал, его выступления, съезды, которые он освещал, великие люди, которых он любил или ненавидел.
Свэггер и Вашингтон напряженно трудились. Просматривая бумаги на четвереньках в тусклом свете, окруженные коконом кружащей в воздухе пыли, в закрытом помещении, они терпеливо обрабатывали все, что находилось перед ними. Больше всего времени ушло на книги; во многих имелись пометки на полях, которые нужно было изучить и установить, что они относятся к тексту и не содержат никаких тайных сообщений. Фотографии Боб и Вашингтон прощупывали, проверяя, не спрятано ли в них что-нибудь; каждая папка подвергалась бережной эксгумации, и ее содержимое тут же исследовалось.
Во многих папках находились газетные статьи, грубо вырезанные бритвой, собранные в конверты из плотной бумаги в соответствии с ужасами современного общества: расизм, милитаризм. Некоторые папки были целиком посвящены таким темам, как «Вьетнам 64–67», «Вьетнам 67–70», «ВН 71–75». В одной была собрана эротика, на удивление легкая, в основном рисунки женщин, подсвеченных невидимыми прожекторами, в обтягивающем нижнем белье, подчеркивающем грудь и ягодицы; многие модели были связаны, все — с ярким макияжем и алыми сочными губами. Имелись также папки с пространными письмами, сообщающими, что какое-то предложение Харриса принято, и с отказывающими краткими письмами, записки от поклонников, уведомления от адвокатов с угрозой начать судебное преследование за клевету и послания от политических оппонентов, выражающих разочарование, недовольство или ярость. Целая папка была заполнена записками от всевозможных знаменитостей, в основном киноактеров второго эшелона с левым уклоном. Еще папка с письмами от студентов, просивших Оззи написать за них курсовую или дипломную работу или хотя бы помочь в…
— Эй, снайпер, — вдруг окликнул Денни, — взгляни-ка сюда.
Он лежал под пружинным матрацем — непростое упражнение для человека таких габаритов, его пиджак расстегнулся, открывая «ЗИГ-Зауэр 229» в кобуре на ремне.
Опустившись на колени, Боб втиснулся под матрац и увидел то, на что указывал затянутый в латексную перчатку палец Денни: на деревянном дне подпружиненной рамы, ближе к краю, срезанной кожурой шелушились четыре пожелтевшие полоски скотча, высохшего в духоте склада. Все четыре были оборваны с одной стороны.
— Видимо, здесь что-то хранилось. И, судя по тому, что скотч успеть пожелтеть, в течение длительного времени. А недавно кто-то забрал это, оборвав скотч. По моим прикидкам, предмет имел размеры примерно четыре на четыре дюйма.
— Да, — согласился Боб. — Интересно, на скотче остались отпечатки пальцев?
— Я возьму это на заметку, — пообещал Денни, — и если нам удастся еще что-нибудь обнаружить, возможно, я смогу получить ордер на обыск. Мы вернемся сюда с криминалистами и исследуем скотч на следы. Будет очень интересно, если здесь окажутся пальчики Джека Стронга. Ты получишь доказательство, что Джек забрал отсюда некую вещь. Не знаю, какая от этого польза, но, по крайней мере, мы выясним, что Джек рылся в имуществе Харриса.
Боб взглянул на часы. Они провели в хранилище уже больше трех часов. Им оставалось всего пара ящиков.
Боб попытался с новыми силами начать изучение подробностей жизни старого левацкого активиста, однако сил изначально было не много, хотя некоторые послания разгневанных читателей и подливали масла в огонь: «Долбаный коммуняка, таких, как ты, нужно вешать на фонарных столбах! Веревок хватит на всех красных, ждите». Но даже подобные выходки быстро надоели, и ни на одном письме — из подписанных; под большинством стояла подпись «Патриот» или «Тот, кто выполнит долг перед Родиной» — не было фамилии, которая о чем-нибудь говорила или куда-то вела.
«Да, — думал Боб, — а чего ты ожидал? Такие дела не решаются с наскока, вдвоем с приятелем. Вот для чего нужно ФБР — чтобы все тщательно просмотреть, проверить, проследить, снять отпечатки пальцев, пропустить через криминалистов, сделать десятки анализов, в общем, все то, чем оно славится. А ты застрял где-то году в сорок восьмом, в допотопном черно-белом фильме, где следователь находит главную улику в пыльной старой папке».
