— Вот так?
— Принять такой же стойка, как твой противник.
Боб пытался выполнить все это, и, разумеется, у него ничего не получалось. Не было ни конца, ни продвижения вперед, ни начала, ни окончания, ни плана занятий. Досю отдавал туманные приказания, криками призывая «приближаться к не думать!», словно приказывал новобранцу упасть на пол и сделать пятьдесят отжиманий. И все это продолжалось, бессмысленно, бесконечно. Четвертый день? Пятый? Вечер первого дня? Кто может сказать? В определенный момент Боб понял, что выдержать можно только одним способом — не думать о том, когда всему этому наступит конец. Не думать о том, когда все останется позади. Тут нет начала и конца. Надо сосредоточиться только на том, что перед тобой. Делать все в точности так, как говорят. Делать и не думать, не анализировать, не пытаться «выучить». Просто делать, черт побери, и не искать пространственно-временных и причинно-следственных связей, не разбирать, что сначала, а что потом. Смотреть на все как на стрельбу (и это действительно помогло). Научить свое тело вести себя определенным образом. Тело знает, что делать, поэтому ему не надо давать указаний; оно действует на подсознательном автопилоте, отсутствует ощущение «управления», просто вся работа связана в единое целое — и тело учится, не сообщая об этом своему владельцу.
Наверное, он все-таки начинал потихоньку осваиваться.
Свэггер, стоя на четвереньках, моет пол в додзё.
[22]
С помощью мягкой влажной тряпки и ведра с теплой водой оттирает каждый квадратный дюйм. Выпрямляясь, он принимается за деревянные стены и, при его росте, достает дотуда, докуда до него никто не доставал. Он полностью отдается работе и гордится тем, что выполняет ее хорошо.
И в процессе уборки Свэггер доходит до маленького алькова, где выставлены на всеобщее обозрение скудные сокровища, свидетельства честолюбия. Он понимает, что это своеобразный алтарь, духовное сердце этого додзё, место, куда идут молиться страждущие.
А увидел Свэггер под полотнищем с непонятными иероглифами и фотографиями пожилых людей, которые, должно быть, основали эту школу, или стиль, или что там еще, множество снимков из прошлого, на которых были изображены мужчины, юноши и мальчики, а в последние годы и девушки. Все обливались потом, у всех на лицах были торжествующие улыбки, все были в кимоно и с мечами. Боб безошибочно находил на фотографиях Досю, а на ранних снимках — и своего проводника в это безумие, доктора Отову, невозмутимого и интеллигентного. На одной фотографии Отова и Досю были сняты вместе с мальчиком, который, судя по разрезу глаз, умному рту и упрямому лбу, был сыном Отовы. Мальчик держал в руках какой-то трофей, все трое были вспотевшие и счастливые. Все это напоминало семейный альбом с фотографиями юношеской бейсбольной лиги семидесятых годов. И все это было таким далеким во времени и в пространстве, но в то же время говорило о неразрывной связи отцов и сыновей, идущей через многие поколения.
Такие фотографии можно увидеть в любом уголке Арканзаса, но только обычно с подстреленным на охоте оленем, бейсбольной битой или футбольным мячом вместо деревянных мечей. Все они похожи между собой: отец передает сыну свои знания, тот с жадностью тянется к ним.
— Свэггер! А теперь меч. Быстро!
Досю подобен сержанту из учебки. Он громогласен, настойчив, требователен. Но самое трудное — то, что нет никакого прогресса в привычном смысле этого слова, нет ощущения перехода от одного к другому. Грани событий размыты и сливаются друг с другом. В какой-то момент — начало неопределенно — Боб перешел к ката, последовательностям движений с мечом, ритмических наступательных выпадов. Лезвие поднималось вверх, плавно облетало вокруг плеч, занимая определенное идеальное положение, затем обрушивалось вниз, и во всем этом непременно сквозило изящество, а не одно лишь проявление грубой физической силы. Казалось, все движения подчиняются динамике гармонических колебаний. Боба не покидало ощущение, что он держит в узде порыв энергии, который поднимается от бедра, растекается через тело к противоположному плечу, разливается до самых кулаков, которые направляют его затем в противоположные стороны, увлекая лезвие с поразительной скоростью и огромной силой, причем все это происходит на подсознательном уровне, без усилия мысли. Время от времени Досю лениво взмахивал своим мечом, Боб отбивал удар, чувствуя, как деревянный меч скользит по его собственному деревянному клинку. При этом он высматривал возможность сделать выпад, найти дорогу к открывающемуся телу противника. Потом он разворачивался и приступал к выполнению следующего ката.
— Атаковать и выжидать вместе, — говорил Досю, — Миги йокогири!
И Боб послушно наносил боковой удар.
— Через ложь достигать истина, — говорил Досю, — Хидари кесагири!
И Боб пытался постичь истину через удар слева направо наискось.
Досю уточнял, добавляя:
— Скосить трава и напугать змея, цуки!
И Боб делал выпад, стараясь напугать змею.
Затем, чтобы было совсем уж понятно:
— Использовать мысль, чтобы приблизиться к не думать, использовать сосредоточенность, чтобы приблизиться к несосредоточенность.
Тогда Боб попробовал прибегнуть к скорости. Наследственный дар Свэггеров — быстрые ловкие руки.
Развив максимальную скорость, Боб нанес горизонтальный удар, однако Досю отнесся к этому так, будто он высморкался в полковое знамя или сделал что-то еще более непристойное.
— Нет! Нет! Скорость неправильная. Скорость плохая. Скорость больная, Свэггер. Скорость нет. Нет скорость!
На этот раз странный маленький человечек был не просто возбужден; он был чем-то явно расстроен.
— Скорость больная. Скорость плохая.
Досю повторял это снова и снова.
«Не думай о скорости, — мысленно предостерег себя Боб. — Если нацелиться на скорость, все пойдет наперекосяк. Нет, нет, нет. Медленно, уверенно, гладко. Гладко значит быстро. А быстро не значит быстро. Быстро значит медленно. Гладко значит быстро. Действуй гладко».
— Луна отражаться в холодный ручей, как в зеркале.
Это было самое странное высказывание, однако именно к нему постоянно возвращался Досю. Туманное, даже остроумное, какая-то азиатская шуточка из старого телевизионного шоу. В ней было что-то застенчиво «мистическое».
Боб вспомнил Йоду из какого-то эпизода «Звездных войн»: «Не надо пытаться. Надо делать или не делать. Пытаться не надо». Что-то в таком духе. И действительно, он стал похож на постаревшего неумеху Люка Скайуокера, оказавшегося на незнакомой планете вдали от дома. Он пытается постичь поэзию коротышки-колдуна, которая сработает только в том случае, если в нее поверить, однако он не может поверить в нее сердцем, потому что он душой и телом морской пехотинец Соединенных Штатов и верит в силу приказов, в силу традиций, в то, что ни в коем случае нельзя сдаваться в плен, и в то, что оружие нужно разобрать перед тем, как чистить.
