Фуонг вызывала в памяти то время, которое было для нее золотым, то есть время за несколько лет до бомбежки. Иногда она вспоминала о нем в тоннелях и собиралась рассказать обо всем своей дочери. «Наступит день, и мы будем жить под ярким солнцем, у всех будут фрукты и рис. Ты увидишь этот день, моя малышка». И тогда она любовно прижмет к себе свое дитя, чувствуя ее маленькое сердечко рядом с собственным, и споет ей колыбельную:
"Спокойной ночи, моя сладенькая,
Утром наступит спокойствие.
Спокойной ночи, доченька,
Война скоро кончится.
Спокойной ночи, моя сладенькая,
Утром наступит…"
«Он там, мама, – донесся из сердца голос дочери. – Ты чувствуешь его? Это совсем другой».
Это был опытный боец, без обуви, как и Фуонг, без снаряжения. Он двигался, как змея, медленно, осторожно, не форсируя событий. Он пролез в тоннель под шум и громкий крик остановившихся сообщников и теперь бесшумно полз, охотясь на нее. Фуонг понимала, что он был чрезвычайно храбрым и самым подготовленным из всех. Такого человека она могла бы полюбить, как полюбила своего мужа, который тоже сражался в катакомбах. Сейчас Фуонг видела просто расплывчатое пятно, другой оттенок темноты, он приближался и становился все больше, она уже чувствовала его тепло. И затем его мягкое дыхание, ужасную, пугающую близость.
«Я не должна брать тебя с собой, доченька, – подумала Фуонг. – Тебе не надо видеть то, что я собираюсь сделать. Я люблю тебя. Скоро мы увидимся».
Дочь молчала… она ушла. Фуонг осталась в тоннеле один на один с этим человеком.
В темноте они были так близки друг к другу, как любовники, его гибкое тело оказалось настолько рядом, что Фуонг ощутила страстное желание погладить его.
Ей, у которой уже десять лет не было мужчины, вдруг захотелось этого тела.
Но вместо этого она ударила его ножом. Когда он проползал мимо. Лезвие с невероятной силой прорезало темноту. Фуонг почувствовала, как нож погрузился в живую плоть, как сопротивлялась ему эта плоть по мере того, как лезвие погружалось все глубже и глубже. Их тела сплелись, прижавшись бедрами. В этой дыре секс и смерть были пугающе одинаковы. Его руки обняли ее, дыхание стало тяжелым и учащенным, как во время полового акта, кровь была теплой и мягкой, как сперма. Его член прижался к ее лобку, он терся об него, дергаясь из стороны в сторону, и это было ей приятно. Но ему внезапно удалось ударить ее ножом в плечо, рана была ужасной, Фуонг почувствовала, что нож достал почти до кости.
Она глухо закричала, уткнувшись ему в грудь.
Фуонг выдернула свой нож и снова ударила. Потом еще раз… и еще.
И только тогда он затих, перестав дышать.
Подождав немного, она сползла с него и зажала рану на плече. Фуонг вся была перепачкана кровью, его и своей. Руки у нее дрожали, но она все же смогла оторвать полоску от разорванной рубашки и скрутить ее жгутом. Вставив лезвие ножа в жгут, она закрутила его. Кровь остановилась, однако плечо онемело.
Несмотря на рану, Фуонг попыталась ползти вперед, но усталость была слишком велика. Она поддалась ей, легла на спину, открыла рот и закрыла глаза.
Вот так она и лежала в полной тишине и темноте тоннеля, в самом центре горы.
Фуонг чувствовала, что потолок тоннеля всего в дюйме от ее лица, и ей захотелось закричать.
Вдруг впереди послышался звук: кап, кап. Вытянув руку, она нащупала лужу, подползла ближе и начала жадно пить, и только напившись, догадалась сунуть руку в висевший на ремне подсумок и вытащить спички.
Яркое пламя спички резануло по глазам. Фуонг зажмурилась, потом открыла глаза. Прямо над ней в потолке тоннеля была дыра, Фуонг увидела, что это был еще один очень узкий тоннель. Но вел он наверх…
Он получил две раны, и это казалось ему несправедливым. Уидерспун лежал на спине, пытаясь привести в порядок мысли. Сколько их может быть там? Почему у него все так смешалось в голове?
– Ты отлично поработал, сынок, – послышался рядом голос Уоллса. – Без дураков, мы задали хорошую трепку этим белым мальчикам, да?
Боль была очень сильной, отвечать не было сил. Какой-то фантастический бой. Полная тишина, а затем внезапные вспышки выстрелов и свист пуль, впивающихся в стены тоннеля. Они моментально открыли ответный огонь, но потом он упал, как раз перед тем, как начали рваться гранаты. Сколько же тогда разорвалось гранат? Три, четыре? А сколько у нас осталось гранат?
И самый неприятный вопрос: сколько еще ползти по этому тоннелю?
Ответ был безрадостный: впереди тупик.
– У-у-у, – тихонько простонал Уоллс, – мы добрались до конца, парень.
За ними тоннель заканчивался.
– Похоже, никто не собирается уходить домой с этой вечеринки, – беспечно заметил Уоллс, словно они находились не в конце, а в начале тоннеля. – Но мы хорошо всыпали этим белым мальчикам, да?
Уидерспун молчал. Он потерял свою винтовку МР-5 и теперь сжимал дрожащей рукой автоматический пистолет. Послышался легкий металлический звук – это Уоллс перезаряжал свой обрез.
– Будет обидно, если я не смогу вернуть эту штуку ее владельцу. – Уоллс передернул затвор. – Отличная штука, знаешь? И ухаживает он за ней хорошо. Оружие не подводит, не то что женщины.
– Моя жена никогда не подводила меня, – вставил Уидерспун.
– Конечно, парень. Только лежи тихо.
Повсюду в тоннеле стоял запах пороха.
Во рту у Уидерспуна пересохло, хотелось выпить воды или чего-нибудь еще. Левую ногу он не чувствовал, вряд ли вообще сможет двигаться, так что, может, и к лучшему, что дальше идти некуда. Он лежал и думал о жене.
– Эй, Уоллс! Уоллс?
– Да.
– Моя жена. Передай ей, что я любил ее, ладно?
– Парень, ты думаешь, я буду заниматься подобной болтовней? – Уоллс хмыкнул, словно поражаясь абсурдности такого предположения. – В любом случае готов поспорить, что она знает об этом.
– Уоллс, ты ведь хороший парень, да?
– Нет, малыш. Я очень плохой парень. На самом деле, я подонок. Просто так получилось, что я умею хорошо воевать в тоннелях. А теперь лучше помолчи. Похоже, нам предстоят тяжелые времена.
Да, так оно и было. Они слышали шум в темноте, но никого не видели.
Ужасное состояние, ты не можешь стрелять, пока противник первым не откроет огонь. Остается только спокойно лежать и ожидать конца света. Уидерспун поднял «браунинг» калибра 9 мм. В магазине тринадцать патронов – и все. И идти некуда.
Они слышали, как противник приближается все ближе. Черт побери, тоже храбрые ребята. Уидерспуну не хотелось воевать с такими хорошими солдатами, была в этом какая-то несправедливость. Ведь несмотря на потери, они продолжали наступать. Это были самые лучшие солдаты.
